Гай Ричи, Гай Ричи, Гай Ричи…

Наконец-то, второго часа, отстояв нереальную очередь, ядержала билеты на Шерлока. ^_^ как мало надо для счастья, людииии!Всего-навсего знать что завтра ты пойдешь на это чудо и два часа будешь думатьтолько о старом - добром Лондоне и об этой парочке Холмс\Уотсон. Никакогослэша, дорогие мои.) Вернее намек на него есть: бастующий Холмс против женитьбыУотсона просто чудесен и очень эмоционален. Но не был бы этот фильм такой сказкой,если бы он не был таким смешным.

«А почему без фотографии?» убило весь зал, который хохоталоколо минуты над лицом и тоном (спасибо переводчику огромное) Шерлока. Такоепо-детски наивное, грустное, очень-очень обиженное создание. Вот вам и весь легендарныйсыщик всех времен и народов.

Понравилась линия Адлер\Холмс. Никаких, слава богу,постельных сцен, которых не могло быть по определению, но которых все такстрашились.

Уотсон… это отдельная статья. И Мери… они друг друга стоят. Этижалобы «про игру в три часа ночи»....

В общем фильму 8 из 10) А разглагольствовать о нем можноочень и очень много, от чего я, простите, воздержусь.

@музыка: Бетховен - Лунная соната (гранатовый браслет)

@темы: ШХ, Экранизации

---

Начнем по порядку, а именно с самого 31 числа прошлого года.
Только 30 предки сообщили, что мы идем на «Графиню Марицу», шикарную оперетту и
ни когда-нибудь, а именно 31. Плохо, что выезжать заранее пришлось и просидеть
час в машине и еще час погулять по самому театру. И как на зло холодно и я
такая в платьице в колготочках Лезу через сугробы к театру, потому что город не
убран вовсе. Питер превратился в огромную деревню, в которой снег не убирается
в принципе. Но ничего… добрались без потерь =) Только буфет потерял бокал
шампанского – НГ все-таки можно позволить себе маленькую вольность. Не обошлось
и без вечных подколов предков, но в этот раз было решено, что они мне этот
поход в театр не испортят.

Теперь про саму оперетту. Говорят, изменились тексты арий,
но хуже они не стали точно. Вызывали одобрение всей собравшейся публики, и
прекрасные голоса актеров дополняли тексты, не лишенные юмора. Прекрасные
декорации, костюмы вызывали восхищение – все было действительно празднично и
интересно. Один момент, что публике больше полюбилась сестра главного героя, а
не сама Марица, но… просто эта малышка задорнее и милее.

В веселом настроении мы поехали на дачу, перед этим сделав
кружок по набережной. Мосты украшены шикарно, но понимаешь, что это пустая
трата денег на лампочки. Куда лучше бы их было вложить в снегоуборочную
технику, а не в эту мишуру, хотя красиво… что уж взять – немцы делали и эффекты
удались им на славу. На даче «тихо и глухо, да только мертвые с косами стоят»…
открыли шампанское благополучно выпили, я пошла читать первый томик Конан Дойля
несколько другого издания и читала до двух, дальше поплелись спать.. ничего
такого интересного – все тихо, культурно под музыку Шостаковича и в креслах, только что камин разжигать не
стали, а жаль. *мечтательно вздохнула*.

@темы: Новый Год

---

Что-то я давно ничего не отправляла сюда. Как-то незаметно

прошел новый год, каникулы, началась учеба и заглянуть сюда..или не доводилось
или сразу по чужим дневникам. Вот теперь много расскажу в постах выше. Кстати про чужие дневники. Про дневник Sherlok, например. Я, в последнее время, сижу там часами и нахожу
что-то для себя интересное. Это вообще интересно смотреть на человеческую жизнь
со стороны – всегда смотришь объективно. И на каждую запись появляется свое
мнение, но, к счастью, ума хватает его не высказывать…

Ладно, что-то я ударилась в поверхностные рассуждения ни о

чем.

Все вот своих постоянных читателей с Новым Годом поздравили,

а я с опозданием говорю вам, С новым Годом, дорогие мои « два с половиной
человека».

@музыка: BUCK-TICK - Dress

@настроение: "сижу с чаем под теплым пледом"

@темы: Дневники, Праздник, Мысли, Новый Год

---

Наглостыренное

Неделя из жизни женского желудка.

Понедельник. Утро.
Так-ак…
Оделась, вышла из дома и потащилась на работу. А завтракать кто будет?
Где моя каша?! Ага, давай, покури еще… А вот я тебе сейчас кульбитик!
Опа! Плохо, да? Нечего курить на голодный желудок. Что происходит
вообще?!

День. Ну,
все ясно, в субботу ей показалось, что у нее целлюлит и с понедельника
мы на диете. Блин! А меня кто-нибудь спросил вообще?! Ну нет, я тебе не
чёлка, со мной такие эксперименты не пройдут! Включаем среднее
бурление. Эээ… нет уж, красавица, засунь свой кефирчик себе знаешь
куда! Усиливаем бурление, добавляем звуковых эффектов, готовимся к
показательным кульбитам.

Вечер. ЖРАТЬ ХОЧУ!!! ХОЧУ ЖРА-АТЬ! ДАЙТЕ ЕДЫ! Я ТРЕБУЮ СВИНУЮ ОТБИВНУЮ!!! ЖРААААААТЬ!!!

Ночь.
Хрен тебе, а не сон! Не заткнусь, сама дура – я голодный. Есть хочу,
понимаешь?! Мне до твоей диеты фиолетово. Я. Хочу. Есть. Ну давай, ага,
попробуй заснуть! Борщику бы сейчас, со сметанкой….

Вторник. Утро.
Та-а-ак!..
Продолжаем мучить меня, да? Я опять без каши, да? Твой капустный листик
пищевод с голодухи переварил, до меня даже не дошло ничего! Блин, ну и
дура мне досталась! Всю ночь завидовал желудку Натальи Крачковской…

День. Силы
мои на исходе, посылаю импульсы в мозг, мозг посылает эти импульсы в
задницу… из задницы еще так просто никто не возвращался. Блин, что же
делать? Кефир опять. НЕ ЛЮБЛЮ КЕФИР!!!

Вечер. Бурлю из последних сил – не обращает на меня внимания, гадина…

Ночь. А
еще вкусно, если молодую картошечку обжарить в сливочном масле… с
корочкой золотистой… и со сметанкой… или вот, грибы. Очень вкусно можно
пожарить… бурлл…

Среда. Утро.
Перепало
чуть-чуть салата – растет же на земле такая дрянь!.. Стал забывать вкус
каши – что-то нежное, теплое, обволакивающее…бу-урллл…

День. Ура!! Кефирчик! Кефирчик! Еще хочу, не отнимай, ааааа! ЕЩЕ КЕФИРУ!!!

Вечер. От
меня ничего не осталось – надо мной ржут органы малого таза. Я ссохся,
сжался! Еле переварил две редиски, теряю квалификацию.

Ночь. Вот,
помню, когда мы жили у родителей, каждый вечер на ужин суп был! И
салат. И второе с мясным гарниром – мы с папиным желудком в два голоса
журчали от удовольствия… Эх, и чего тебя понесло в самостоятельную
жизнь?!

Четверг. Утро.
Хоть
бы не курила! Прости, дорогая, это я непроизвольно – ну да ничего, я ж
пустой, так что потошнит и отпустит… А где положенный мне салат?! ГДЕ
САЛАТ?! Беспредел…

День. Здорово, кефир! Надо тебя помедленнее переваривать, а то сиди тут потом до завтра один, как дурак.

Вечер. Разговаривал
с кишечником – они там тоже все в шоке, говорят, что запасы на исходе.
Нельзя же так - последнее отбирать! Ой-ой, осторожнее! Такие большие
сливы – и все мне?! Блин, все, пошел переваривать!

Ночь. Эти дувацкие сливы – фсе никак не допевевавиваю их,
замучився весь!.. Простите ребята, отправляю вам, что могу – вы уж там
дальше сами с ними разбирайтесь, вас там 8 метров, а я один…

Пятница. Раннее утро.
Сидим в сортире, провожаем сливы.

Утро. С ума сойти! Я получил йогурт! Может сливы вправили ей мозги?! Почаще бы! Вот бы на обед картошечки! С курицей…

Обед. Кефир.
И родина щедро поила тебя желудочным соком…

Вечер. Сидим
в ресторане с мужиком каким-то и нюхаем чужую еду. Ну. Давай же! Закажи
себе чего-нибудь! Мы всю неделю не жрали… Тихо! Он ей сказал, что она
сильно похудела! Что ей надо питаться! Что она отлично выглядит! Ну?!
Ай, умничка! Ай, да мужчина!!! Есть! Проняло! Сейчас я буду жрать!!!

Поздний вечер. Нууу...
бурлл… чтто-то во мне понамешшшл-ла… Эт-то у нас ч-что? Грибы… а эта…
ик! Мартини… бу-бурллл… о, водочка… уважаю… Как же хорошо, братцы!
Заткнись, печень, всссе под контролем!..

Ночь. Прощайте, грибочки! Водочка, прощай! Картошечка!... Чтоб ты подавился, Ихтиантдр! Как подумаю, сколько добра пропадает…

О, минералочка, заходи… мы как раз на диете.

---

Нет, сидение дома на меня влияет ужасно - в голову лезут такие бредни,что прости Господи! Вот сегодня... сижу, никому не мешаю взбрендило в фотошопе порисовать . Ну ладно решила чег-нибудь простенькое, не такое страшное... Мда... Ноу комментс - короче вот:

Что это у нас по Фрейду никто не знает не?
А дальше - хуже...

s53.radikal.ru/i142/0912/1b/b884b3e4153a.gif
(осторожно - трафикажор)

Или эта такая болезненная реакция на премьеру? Сегодня 29 а я никуда не иду, потому что билетов не достать вообще нигде, никак... ни за какие деньги. Видать пойду в гордом одиночестве числа второго-третьего... Эх...

@музыка: КиШ - В Париж, домой

@настроение: ужаснонах -_-

---

Автор: Irene-Assole

Фанфик по рассказу Артура Конан-Дойля "Скандал в Богемии". В последних комментах - рассуждения о сюжете.
Было здесь предупреждение. Пожалуй, я его верну.
Итак. Если
Вы не любите Ирэн Адлер, или все, что касается Шерлока Холмса, или гет,
или эмоциональный бред, или рассказы от первого лица, или все это
вместе, лучше дальше не читайте.А если будете
читать, то, может быть, заметите, что мне категорически не нравится у
Конан-Дойля мысль о том, что Адлер перехитрила Холмса. Я в это не верю.
Как, впрочем, не утверждаю, что между героями любовь или что-то
отдаленно ее напоминающее.

Я тебя люблю

По мотивам рассказа Артура Конан-Дойля «Скандал в Богемии».
Герои принадлежат сэру Артуру, мой только итальяшка.
Пэйринг (скорее групповуха это, а не пэйринг), пусть будет Ирэн Адлер – кто ни попадя



У любви, как у пташки крылья - ее нельзя никак поймать.
Тщетны были бы все усилия, но крыльев ей нам не связать.
Все напрасно: мольбы и слезы, и гордый взгляд, и томный вид,
Безответная на угрозы, куда ей вздумалось, летит

(Хабанера из оперы Ж.Бизе «Кармен»)

Сердце.
Оно стучит и стучит и, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. Надо
успокоиться. Глубоко вздохнуть, медленно выдохнуть и подумать о том,
что произошло.

Для любой женщины свадьба – знаменательное
событие. В каком-то смысле я не исключение. Если говорить точнее, то
день своей свадьбы я не забуду никогда. Мое решение выйти замуж за
известного адвоката Годфри Нортона было, правда, вызвано довольно
необычными причинами, и я не представляла, как изменится моя жизнь в
день моей свадьбы. То есть, не то чтобы изменится, не то чтобы в день
свадьбы…

С чего все началось? С глупости, конечно. Жила бы
сейчас мирно в родном маленьком городке в Нью-Джерси, была бы уже не
Ирэн Адлер, то есть, простите, Нортон, а, скажем, Ирэн Джонс, растила
бы детишек, воспитывала бы мужа, как все добропорядочные дамы, так нет.
Меня, тогда семнадцатилетнюю дурочку, поманил таинственный мир театра.
В один ничем другим не примечательный день в нашем захолустье появился
не то преподаватель вокала, не то антрепренер – блестящий, сводящий
всех дам с ума итальянец Джованни Пьяццолла. Это потом, через несколько
лет я поняла, что он был банальным авантюристом, причем отнюдь не самым
удачливым, иначе бы не зарвался так глупо.

На первый взгляд, в
его внешности не было ничего особенного: среднего роста, темноволосый,
глаза глубоко посажены. Но обаяния было ему не занимать. Не успеешь
оглянуться – и ты уже под влиянием его чар. Причем это касалось всех –
старые и молодые, мужчины и женщины – все были без ума от «милого
Джованни».

Вот этот итальянец и вскружил мою голову похвальбой –
мол, голос у меня редкий, мало найдется в мире таких чистых контральто,
здесь мне дороги не будет, а вот в Европе… Был он к тому еще не стар и
очень обольстителен. Я развесила уши и сбежала с ним в Европу. Даже не
так. Я влюбилась первый раз в жизни, влюбилась до одури и сбежала из
дома. Так будет правильнее сказать. Всегда для меня на первом месте
была любовь или то, что я за нее принимала. Со мной приключилась одна
из тех историй, каких в наше время случается немало. Джованни, которому
я смотрела в рот, так как была без ума от него, оказался мошенником,
аферистом. Правда, он все-таки устроил меня к одному из самых известных
профессоров, а потом и в Ла Скала. Разумеется, все места под солнцем
были давно разобраны более влиятельными людьми для своих протеже, но,
тем не менее, я стала петь на сцене. Партии даже не второго плана, а
какого-то третьего или десятого – мне, как обладательнице низкого
женского голоса, доставались роли юношей, пажей, молодых крестьян. Но
меня это не слишком волновало – ведь у меня была моя любовь.

Джованни
всеми силами старался упрочить мое положение в Ла Скала, и в какой-то
мере ему это удалось. Года через два я стала довольно известна. Отчасти
благодаря стараниям Джованни, который одевал меня в самых модных
магазинах и постоянно умасливал директора театра, отчасти благодаря
урокам вокала, и практике, отточившим мое мастерство. Меня стали
замечать влиятельные театралы, а примы – шушукаться за кулисами и
подстраивать мелкие гадости. Тут-то и выяснилось, для чего готовил меня
Джованни. Красивая, юная «конфетка» в блестящей обертке, я была нужна
своему покровителю в качестве приманки для ловли богатеньких любителей
острых ощущений.

Нет, от меня не требовалось ничего
сверхъестественного. Очаровать какого-нибудь знатного и богатого
господина, собрать на него достаточно компромата, а потом
шантажировать. Шантажом, впрочем, занимался сам Джованни. Я же работала
наживкой и весьма успешно.

Надо отдать Джованни должное, до
постели дело у меня с «клиентами» не доходило. Ну, хорошо… почти
никогда не доходило, но дело не в этом. Я сама всегда решала, как
далеко зайти в отношениях с очередным «партнером». Пару раз я даже
слегка влюблялась, но было это так мимолетно, смешано с делом, что
изменой Джованни я это не считала.

Целых пять лет мы жили
безбедно. Надо сказать, что я любила Джованни безумно и была готова
пойти для него хоть на край света. Поэтому не особо задумывалась о том,
хорошо ли мы поступаем. У нас было много Мы денег, и это было главное.
А потом мы напоролись на человека, который сумел дать нам серьезный
отпор. Оказалось, что Джованни попытался поймать в свои сети
финансиста, который тайно поддерживал крупную преступную организацию,
контролировавшую весь Милан. Уж не знаю, как это моего любимого так
угораздило, только из Милана нас просто «попросили» уехать. Вежливо так
попросили, то твердо. На память об этой истории у меня остался
подаренный Джованни «на всякий случай» дамский револьвер.

Несколько
месяцев мы мотались по Европе, перебиваясь случайными заработками от
концертов, которые я давала, и, наконец, остановились в Варшаве.
Джованни встретил каких-то своих старых друзей, которые предложили ему
объединить усилия. Надо полагать, что дела у этих друзей были примерно
такого же рода, что и у нас, то есть не особо законные.

Чтобы
выбраться из той канавы, в которой мы оказались, Джованни был готов
заниматься всем подряд. Шантаж, грабеж, хорошо, что при мне не дошло
дело до убийства. Зато мне было ясно сказано, что я должна добиваться
расположения клиентов любой ценой, а, кроме того, обеспечить
убийственный компромат. Говоря простыми словами, Джованни в грубой
форме указал мне на то, что теперь я обязана затаскивать клиентов в
постель. Я не ангел и не девственница, но от подобной грязи отказалась
категорически, чем вызвала раздражение Джованни.

Не знаю, чтобы
со мной стало, если бы не встретился на моем пути Вильгельм Готтсрейх
Сигизмунд фон Ормштейн, великий князь Кассель-Фельштейнский и кронпринц
Богемии. Уже не помню, как это нас с Джованни занесло на один из
великосветских приемов, помню только, что встреча с принцем перевернула
мне душу. Он был красив, обходителен, величав – настоящий аристократ и
тут же принялся за мной ухаживать. А я была измотана неустроенностью
жизни и разборками с Джованни, поэтому расслабилась. С первого же
взгляда я влюбилась не на шутку и не сразу поняла, что наступаю на те
же самые грабли. Нет, в отличие от Джованни Сигизмунд не обещал мне
мировой популярности. И о свадьбе он тоже не заговаривал. Как же! Ведь
я была ему не ровня.

Ради конспирации принц требовал, чтобы я
называла его исключительно «Сигизмунд», хотя, на мой взгляд, имя
дурацкое и гораздо более заметное, чем «Вильгельм». Ну, хозяин – барин.
Вскоре я столкнулась с проблемой, более серьезной, чем имя любимого.
Каким-то образом принц узнал о нашем с Джованни бизнесе в Милане и моих
неприятностях. Он поставил мне условие: либо он избавляет меня от
Джованни и его друзей, а за это я исполняю его поручения, становлюсь
его ушами и глазами, то есть, фактически делаю то же самое, что для
Джованни, но только не для шантажа, а с целью шпионажа, либо он умывает
руки и отдает меня на растерзание кровожадным итальянцам. Я пришла в
ужас. Тон высказываний был резким, твердым и не терпел возражений.
Стало ясно, что Сигизмунд не отступится и выполнит все так, как сказал.
Я оказалась между двух огней. Выберу Джованни – покачусь по наклонной,
если вообще останусь жива, уйду к Сигизмунду – увязну по уши в еще
более грязной игре. К этому моменту мне уже до смерти надоело быть
марионеткой, я вернулась к Джованни и устроила ему скандал, он вспомнил
свое итальянское происхождение и в долгу не остался. В результате
пришлось банально сбегать. Я даже не успела переодеться, как была в
концертном платье, так и оказалась одна на улицах полупустого города.

Я
бродила долго, а решение не приходило. Пошел дождь, который все
усиливался, но возвращаться мне было некуда. Я шла по хмурым улицам
вечерней Варшавы, не обращая внимания на косые взгляды редких прохожих,
и, наконец, вышла к Висле. Не знаю, что там был за мост, ни тогда, ни
потом я не удосужилась взглянуть на табличку. В задумчивости я вышла на
середину моста и остановилась, куда мне теперь идти я не знала.

Взгляд
мой упал на воду, я покрепче схватилась за перила моста и стала
вглядываться в глубину мутной реки. Дождь струями стекал по щекам,
одежда давно намокла, ноги замерзли, а меня саму била дрожь. Кому она
нужна, в сущности, моя жизнь? Мысли заливало холодными резкими струями
и вода тянула меня за собой, туда, вниз, где не будет ни Джованни, ни
Сигизмунда, ни необходимости делать выбор. Я была уже не я. Разве бы
еще год назад я могла бы даже подумать о том, чтобы броситься с моста?
Да и тогда я не думала, за меня думал дождь, который, казалось, так и
хотел смыть меня в реку. Вот оно – самое верное решение проблемы.
Верное ли? Шагнуть вперед – значит навсегда. Нет, умом я прекрасно
понимала, что это бред, что мои проблемы – не повод кончать с жизнью,
что все наладится, не понятно как, но наладится, но почему-то я не
могла сойти с места.
Грязный поток бурлил и пенился перед глазами
под струями все усиливающегося дождя. Я закрыла глаза, но это не
помогло. Тогда я стала медленно разжимать пальцы и в ту же секунду
почувствовала, что кто-то крепко обхватил меня, руки мои оторвали от
перил, и вот я в чьих-то объятьях, и приглушенный, успокаивающий голос
внушает мне: «Разве можно так долго смотреть на воду?».

Судьба
решила подарить мне шанс и послала мне на помощь запоздалого прохожего.
Я никак не могла взять в толк, откуда он взялся посередине пустого
моста. Видимо, я долго простояла с закрытыми глазами, потеряв ощущение
времени и пространства. Соображать нормально я не могла, но все же
позволила отвести себя на набережную. Там было не так ветрено, а
деревья хоть как-то защищали от дождя, и я смогла разглядеть своего
спасителя. Он оказался молодым человеком не намного старше меня. Ростом
выше Джованни, но ниже Сигизмунда, худощавый, с непроницаемым лицом, на
котором мало что можно было прочитать. Впрочем, я была не в том
состоянии, чтобы читать по лицам.

Мне было холодно в промокшем
насквозь концертном платье и мой спутник, заметив это, галантно
предложил свой сомнительного покроя изрядно потрепанный сюртук. Более
странное сочетание одежды придумать было сложно, но я безропотно
согласилась. Собственно говоря, мне было все равно, что на мне надето.
Наверное, мой спаситель хорошо понял мое состояние, потому что стал
говорить со мной о какой-то ерунде: что он актер, в Варшаве приехал по
личным делам, а вообще-то англичанин, что актерам платят нынче мало,
потому сюртук у него не новый и тому подобные глупости. Мало помалу, он
разговорил и меня, а чтобы я не замерзла, отвел меня от берега и
предложил проводить до дома. Пришлось сказать, что дома у меня больше
нет. Вроде бы жизнь с Джованни должна была приучить меня к
осторожности, особенно в разговорах с незнакомыми людьми, но этому
странному молодому человеку мне захотелось рассказать все. Что я и
сделала за чашкой эля в какой-то захудалой таверне, куда мы зашли,
спасаясь от холода и дождя.

Рассказ получился долгим и
путанным, но мой собеседник внимательно выслушал его до конца. А потом
мы ушли из таверны и бродили до утра, благо дождь все-таки закончился.
Мне почему-то было хорошо и спокойно в обществе этого очень вовремя
появившегося на моем пути первого встречного. Я даже, каюсь, позволила
ему один раз поцеловать меня. Вернее, как-то это самом собой вышло,
показалось правильным и не вызвало никакой неловкости. Мы гуляли по
ночной Варшаве, и говорил теперь мой спутник – рассказывал истории из
своей актерской жизни. Простые, но поучительные истории, из которых
выходило, что в жизни не бывает неразрешимых проблем, что никогда не
стоит терять голову, а надо только успокоиться и подумать. И
обязательно найдется выход. А еще мой спаситель сказал мне, что из двух
зол следует выбирать меньшее.

Наступило утро, мысли мои немного
прояснились, и я решила последовать совету своего собеседника – выбрать
меньшее зло. В моем случае это, несомненно, был кронпринц Богемии.

Я
вернула своему спасителю сюртук, сотворила на голове из успевших
высохнуть за ночь волос какое-то подобие прически, поблагодарила
молодого человека за совет и пешком направилась к королю. От
предложения проводить меня до резиденции Сигизмунда я отказалась
категорически. Мной вдруг овладела решительность, желание скорее
добраться до принца и сообщить ему о своем выборе. Я и думать забыла о
человеке, подтолкнувшем меня к этому решению. Случайный поцелуй я
приняла как последствие нервного потрясения и усталости, а потому не
придала ему значения. Ночь без сна и остатки паров эля в голове привели
к тому, что я весьма невежливо рассталась со своим спасителем. Потом я
жалела о том, что не спросила ни имени, ни адреса молодого человека. О
том, что слишком поспешно рассталась с ним, что не позволила проводить
себя, а что там было идти – пятнадцать минут медленным шагом. Но я в
очередной раз обрубила концы, сожгла мосты или как там еще говорят,
короче, сделала очередную глупость.

Оказалось, что Сигизмунд уже
был в курсе моей ссоры с Джованни. Якобы он прождал меня всю ночь,
бедняжка. Устал, наверное, потому что радость от моего согласия он
скрыл довольно плохо, хотел поиграть в величественность и
благосклонность, но не получилось. Видно было, что он очень доволен,
что я теперь его союзница. Это мне польстило. Да еще и Сигизмунд
расщедрился на радостях и пообещал сделать меня примадонной Варшавской
оперы. Надо отдать ему должное, свое обещание он исполнил очень быстро.

И
опять началась для меня жизнь, полная приключений, только, так сказать,
на высшем уровне. Часто вспоминала я слова моего спасителя о том, что
мы сами создаем свою судьбу и, чтобы не предлагала нам жизнь, выход из
запутанного положения найдется всегда, надо только хорошенько поискать.

Сначала
я жила в Варшаве, потом в Праге, потом по настоянию Сигизмунда
официально покинула сцену и переехала в Лондон. Денег у меня было
предостаточно, а поручения кронпринца не отнимали много сил и времени.
Жизнь моя шла по отработанному сценарию: сон до 11 утра, ленч,
репетиции, вечерняя прогулка по парку. Иногда я давала концерты, чтобы
не выпасть из общественной жизни.

Все бы ничего, да Сигизмунд
вдруг стал королем и спешно решил жениться, дабы упрочить свое
положение. Я оказалась ненужной свидетельницей, которая слишком много
знает. Не хочу даже думать, чтобы он со мной сделала, если бы я не
успела принять меры. Как будто кто-то толкнул меня под руку, когда
Сигизмунд пригласил фотографа, чтобы сделать мой портрет, я потянула
кронпринца за собой. И как только он не сообразил, что фотография с
незамужней женщиной, актрисой с довольно-таки сомнительной репутацией
может повредить его карьере? Судьба ли тут вмешалась, или Провидение,
только в моих руках оказалось сильное оружие, о котором я вовремя
вспомнила в нужный момент.

Король оказал мне милость – предложил
пожизненную ссылку в Америку за его счет, а я ответила, что жить буду,
где захочу, говорить, что сочту нужным, а если со мной что-нибудь
случится, то семья его милой невесты тут же получит по почте маленький
подарочек – нашу совместную фотографию.

Сколько раз пытались
украсть у меня этот несчастный снимок… Раз пять точно: и вещи мои
перерывали, и на улице нападали и даже обыскали принудительно один раз.
Неужели Сигизмунд считает меня такой дурочкой? Ну, кто же будет носить
при себе фотографию кабинетного размера, да еще такую важную?

Но
в любом случае, дальше так продолжаться не могло. Надо было что-то
делать… Я задумалась о том, чтобы действительно куда-нибудь уехать
подальше от ставшего ненавистным короля Богемии. Тут весьма кстати
подвернулся Годфри. То есть он и раньше был – пытался ухаживать за
мной, оказывал мне мелкие юридические услуги. А после очередного
«обыска» в моем доме буквально прижал меня к стенке и заставил все
рассказать. Я и рассказала, не все, конечно. Годфри рьяно принялся мне
помогать, раздобыл адреса и имена агентов, к услугам которых наиболее
вероятно мог бы прибегнуть Сигизмунд. Мы продумали все до мелочей.
Годфри, у которого было много связей в Европе, предложил мне
замечательный с его точки зрения выход – он женится на мне и увозит в
Европу, где королю будет сложнее нас найти. Я думала долго, взвешивала
все за и против, ведь я ни капли не любила Годфри, более того, даже не
рассматривала его как мужчину, он был для меня даже не другом, а просто
хорошим, полезным знакомым. Но после пятой попытки людей короля найти
фотографию я приняла предложение. Все случилось слишком быстро, только
я, Годфри, священник и случайный свидетель, без которого нельзя было
провести церемонию. Мы решили уехать на следующий день после венчания,
а пока для конспирации не менять распорядок дня, поэтому в пять часов
вечера, как было у меня заведено, я поехала кататься в парк.

Тут-то
я и попалась, глупая, наивная дурочка. Расчувствовалась из-за венчания,
хоть и не всерьез это было, а только ради защиты от короля, но сама
церемония, интерьер церкви, строгий голос священника… Только этим я
могу объяснить потерю бдительности. Во время обычной вечерней прогулки
мысли мои то и дело возвращались к церемонии бракосочетания. Хоть я
никогда не была фанатичной верующей, но какая-то надежда на милость
Всевышнего во мне все-таки жила. Я никого не убила в своей жизни,
многих обманула и довела до разорения, но они и сами были виноваты –
блудили направо и налево. Поэтому неисправимой грешницей я себя не
считала, а кто из нас безгрешен? Но сегодня утром… утром я совершила
подлог более серьезный, чем обман неверного отца семейства – фиктивный
брак. Сердцем я понимала, что Джованни – пройдоха, мошенник и
авантюрист, но в глубине души праведный католик, именно потому и не
женился на мне, потому что верил, что это будет навсегда. Потому что не
мог взять на себя такую ответственность. А я только что совершила
фальшивую сделку с Богом…

Такие полудетские мысли толпились в
моей голове, когда мое ландо подъехало к Брайони лодж. Я была так
занята своими переживаниями, что не обратила особого внимания на то,
что на тихой, обычно безлюдной улице слишком много народа. Ландо
подкатилось к воротам и тут завертелось, закрутилось… Какие-то бродяги
бросились открывать мне дверцы, сроду такого не было, давно всех
отвадили, казалось бы. Так нет же, прямо у моих ног завязалась самая
натуральная драка.

Да ладно бы сама драка, я бы справилась, не
зря же последнее время я постоянно носила с собой подарок Джованни –
маленький серебристый револьвер. Но события развернулись так
стремительно, что я только и успела, что сумочку открыть, а уже
какой-то отчаянный священник бросился разнимать дерущихся у меня под
носом людей. Крики, шум, удирающие в разные стороны бродяги… Я и
моргнуть не успела, как осталась рядом с неподвижным телом неудачливого
защитника в окружении гудящей, охающей и подающей советы толпы.

В
стрессовой ситуации советы оценить сложно. «Бедный падре! Бросился
спасать леди!» Где они леди увидели, хотелось бы мне знать? Дурная
слава пристает быстро. В округе только и говорили, что я «вскружила
головы» всем лицам мужского пола в радиусе нескольких миль, хотя
сознательно «кружила головы» я от силы два или три раза, исключительно
по заданию Сигизмунда. Ну, Годфри еще, но он как-то сам попался, у меня
и в мыслях не было его очаровывать. Так вот, бросился, значит, падре
леди выручать и получил в лоб. Вон, даже кровь на виске. И правда,
кровь, а на улице март, на земле холодно лежать…

И вот уже
бедолагу внесли в дом, и испуганная Салли забегала туда сюда с тазами и
бинтами, а я уставилась на худую нервную руку, свесившуюся с дивана.
Что-то остановило мой взгляд на этих тонких пальцах, но что? Какая-то
мысль, воспоминание билось в мозгу, но не могло вырваться наружу. Не
успело просто, так как густые клубы дыма отвлекли мое внимание. Что
это? Откуда? С улицы донесся гул: «Пожар!». Конечно, я перепугалась и
сразу бросилась спасать то, что было самым ценным для меня в тот момент
– пресловутую фотографию. Я даже почти вытащила ее из тайника, когда
меня как водой холодной окатили.

- Не волнуйтесь, тревога ложная!

Какой
властный голос, неужели он принадлежит слабому раненному священнику? Я
моментально обернулась и успела заметить цепкий взгляд гостя,
прикованный к фотографии.

Да что ж это со мной! Выходит, все
подстроено, а я выдала себя, как глупая двадцатилетняя девчонка.
Положив фотографию обратно в тайник, все равно при слугах никто туда не
сунется, я мельком взглянула на противника. Да… и этот милый священник
– противник? Ну, когда я научусь искать подвох в самых обычных вещах?

Я
бросилась наверх, судорожно соображая, что именно должна сделать. Раз
мой гость – очередной охотник за фотографией, то он, несомненно, агент
короля Богемии. Профессионал, конечно – работа чистая, до последнего
момента у меня не возникало ни малейших сомнений в правдивости
происходящего. Наверняка все подстроено – и драка, и толпа зевак на
улице. Я быстро скинула платье и натянула на себя «костюм для прогулок»
- мужскую одежду, в которую я частенько переодевалась, когда хотела
остаться неузнанной. Одеваясь, я старалась привести мысли в порядок.
Годфри говорил, что лучший агент, которого может нанять Сигизмунд – это
известный на весь Лондон частный детектив мистер Шерлок Холмс. Меня
ловко обвели вокруг пальца, слов нет. Так ловко, что можно
предположить, что действовал настоящий мастер своего дела. Если это и
правда Шерлок Холмс, то надо сматываться незамедлительно, с ним я не
справлюсь. По словам Годфри, у этого милейшего джентльмена на меня
заведено пухлое дело, целое досье, там даже что-то про Италию есть. Но
сначала нужно выяснить все до конца.

По лестнице я сбежала как
раз в тот момент, когда Салли закрывала входную дверь за «священником».
Я осторождно выскользнула из дома через черный ход, смешалась с все еще
окружавшей мое жилище толпой (хорошая, однако, работа) и на некотором
расстоянии пошла за своим «спасителем». Вскоре он поравнялся с
джентльменом среднего роста в котелке и сером пальто и они продолжили
путь вместе, оживленно беседуя. Через некоторое время я смогла подойти
к парочке так близко, что было слышно, о чем именно они говорят.
Оказалось, что моим незваным гостем действительно стал знаменитый
Шерлок Холмс.

Прохожих на улице было довольно много и можно было
спокойно следовать за нужными мне людьми без риска вызвать ненужное
любопытство. Мужчина в костюме священника время от времени оглядывался
и замедлял шаг, как будто хотел вернуться. Значит, мистер Шерлок Холмс,
знаменитый детектив. Хорошо, что меня предупредили, что Сигизмунд может
обратиться именно к вам. Что же вы такой растерянный? Не нравится
вламываться в дом милой женщины? Ведь не идиот же вы – наверняка сразу
поняли, что представляет собой замечательный король. А зачем же тогда
было соглашаться на это дело? Деньги, деньги, что же вы творите с
людьми? Меня погоня за славой и деньгами привела к тому, что я шпионю
за самым известным детективом Лондона ради спасения своей шкуры.
Весело, что ни говори. Примерно после получаса быстрой ходьбы мы пришли
на Бейкер-стрит. До последнего мне не хотелось верить в то, что
Сигизмунд натравил на меня лучшего сыщика современности, но все концы
сошлись. Судя по всему, джентльмены, за которыми я шла, проживали
именно по тому адресу, который мне дал Годфри. Чтобы как-то унять
переполнявшее меня раздражение на собственную тупость, захотелось
сотворить что-нибудь этакое.

Отлично. Эх, а что я теряю? Мой
недавний защитник со своим приятелем как раз остановились у двери дома
221-б. Проходя мимо, я чуть наклонила голову и, изменив тембр, сказала:

- Доброй ночи, мистер Шерлок Холмс!

И
правда, где же это вы могли слышать мой голос? Просто тайна за семью
печатями. Я бодро прошла несколько шагов и остановилась, пораженная
внезапно пришедшей мыслью. Понятно, где вы могли сегодня слышать мой
голос. А вот где я могла слышать ваш? И не сегодня… Есть в вашем голосе
что-то знакомое, что-то такое… И эти серые глаза, которые не спрятать
ни под каким старящим гримом. Свидетель на свадьбе? Ну, конечно! Где
была моя голова? Я быстро пошла вперед, и мысли понеслись в такт
ускоряющимся шагам. Вы следили за мной. Отлично, значит, ваш голос я
слышала сегодня утром в церкви. Или все-таки намного раньше? Сколько
вам лет? Пятьдесят? Нет, это только роль… Сорок? Тридцать? Нет, это мне
тридцать (кошмар какой!), а вы, пожалуй, немного старше. Шерлок Холмс,
Шерлок… Рост примерно шесть футов, худощав, руки тонкие, нервные,
глаза… пожалуй, серые. Бейкер стрит давно закончилась, а я все шла и
шла вперед. Мартовское солнце спряталось за тучи, и стал накрапывать
дождь. Когда-то я уже бродила так под дождем всю ночь… Стоп. Этого не
может быть.

У меня закружилась голова и чтобы не упасть, я
прислонилась к первому попавшемуся дереву, а воспоминания уже мелькали
перед глазами, как темные английские скаковые на ипподроме. Пять лет
назад, Варшава, переломный момент моей жизни, мутная Висла, серая
пелена дождя вокруг и руки, оттягивающие меня от перил моста. Это было
слишком неправдоподобно, встретиться именно сейчас и именно таким
образом, но это было так.

Дура, идиотка, как же я сразу тебя
не узнала. Впрочем, в Варшаве ты сказал мне, что ты актер, а сегодня я
смогла сама убедиться в твоем мастерстве. Совсем я квалификацию
потеряла, ведь стояла рядом с тобой, долго стояла, и у меня даже мысли
не возникло, что мы раньше встречались. Джованни бы за такое просто
убил, да и Сигизмунд тоже, хорошая же из меня получилась шпионка!

Я
окончательно разозлилась, даже не разобравшись, что же чувствую на
самом деле, запретила себе думать об этом и поехала к Годфри. Мы
ожидали, что король будет действовать энергично, вот он и подослал ко
мне лучшего в Лондоне детектива. Рассказывая Годфри о ложном пожаре, я
умолчала о том, что главного героя сегодняшней пьесы я уже встречала.
Незачем новоиспеченному мужу знать о моем итальянском прошлом и о том,
что когда-то я с тоски хотела броситься в речку. Кроме того, я все еще
не могла до конца поверить в то, что Шерлок Холмс – знаменитый
лондонский сыщик, которого нанял Сигизмунд – мой давний спаситель.
Забавно. Годфри все что-то выспрашивал у меня, прикидывал варианты
действий, а я не могла отделаться от воспоминаний пятилетней давности.

В
конце концов, мы решили, что нужно выезжать немедленно, как только
соберемся, я пообещала Годфри сообщить, когда буду готова к отъезду и
поехала обратно в Брайони-Лодж. Дверь дома, в котором я относительно
благополучно прожила несколько лет, и который мне скоро предстоит
покинуть, я открыла, когда часы в гостиной били десять. Оставалось не
так много времени на сборы. Веселый выдался денек… Ну, что ж, мистер
Шерлок Холмс, то, что вы меня не узнали – к лучшему. Впрочем, я и сама
хороша… Неужели я так сильно изменилась? Большое зеркало в холле
сказало мне: «Нет, Ирэн. Конечно, черты лица стали более резкими, и
волосы чуть меньше вьются, и в глазах, пожалуй, нет задорного блеска.
Пять лет прошло, да и обстоятельства тогда были не такие, чтобы
запоминать внешность. Мог и не узнать.» Я окинула взглядом свое
отражение и почувствовала, что вот-вот заплачу. Я что, расстроилась?
Еще не хватало. Из-за какого-то сыщика…

Подумаешь, пять лет
мысли мои время от времени возвращались к моему спасителю, образ
которого все больше напоминал сказочный. Мол, есть где-то замечательный
человек – умный, добрый, чуткий, готовый в любую минуту придти на
помощь… И вдруг оказывается, что этот сказочный герой – агент моего
злейшего врага, просто вульгарный сыщик, который даже не узнал меня при
встрече.

Взгляд мой нечаянно упал на полку перед зеркалом, да
так и застыл там. Время остановилось, а сердце ухнуло куда-то вниз. Эта
неряха Салли опять забыла вытереть пыль. Еще бы она тут не накопилась –
надо убираться каждый день, чтобы была хоть видимость уюта и чистоты…
Так вот, прямо на сером фоне были написаны слова: «Warsaw rain».
Варшавский дождь…

Тут-то мое сердце и застучало молотом, а в
глазах поплыл тот самый дождь. Серая стена. Мрак, холод и тепло сильных
мужских рук. Вся моя жизнь с отъезда из Америки пролетела в мыслях за
несколько секунд. Надпись оставил ты, больше некому. Вернешься или нет?
Что? Салли что-то спросила, я даже не поняла, что. И откуда она взялась
в холле? И почему она так смотрит? Видимо, у меня слишком странное
лицо. Так, лицо сделать попроще, улыбочку, хорошо. Теперь надо послать
Салли… ну, хотя бы за успокоительным к миссис Паркинсон, которая живет
за три квартала отсюда. Ну и что, что уже десять часов вечера? У миссис
Паркинсон хроническая бессонница – и вообще – кто тебе разрешал
задавать вопросы?

Теперь Джон – с ним проще. Так, перо, бумага,
чернила… чертовы чернила, вечно они высыхают не вовремя. Так,
пресс-папье, конверт… Ну, и что ты встал как пень? Это срочно нужно
доставить мистеру Годфри Нортону, адрес ты знаешь.

Так. Одна.
Жаль, если я ошиблась, и ты не придешь. Жаль? Я себя не узнаю. Ведь
почти ничего и не было и столько лет прошло… Лестница, спальня… Ну, и
зачем меня сейчас понесло в спальню? Ах, да… чтобы переодеться.
Господи, я когда-нибудь убью эту недотепу, надо же все так запихивать
не пойми куда. Ну и что мне надеть? Пусть будет это платье. Стучат.
Так. Только спокойно. Ничего страшного. Сердце все равно колотится и я,
безуспешно стараясь унять его, медленно спускаюсь по лестнице и
открываю дверь.

На пороге стоишь ты. Никакой сутаны, обычное
пальто, обычный цилиндр и необычное выражение глаз. Какое-то,
гипнотизирующее, что ли…

Я и ждала, и не ждала, и испугалась
сильнее, чем предполагала. Из состояния оцепенения меня выводит лишь
твой голос, ироничный глубокий теперь мне кажется, что я не забывала
его никогда.

- Вы всегда сами открываете дверь по ночам?

Язви,
язви… Я медленно отступаю к зеркалу, достаю платок и также нарочито
медленно под твоим застывшим взглядом провожу платком по надписи,
стирая ее вместе с оставшейся пылью. Потом оборачиваюсь, пытаюсь
сохранить лицо и сделать взгляд настолько наивным, насколько это
возможно, но чувствую себя как кролик перед удавом.

Хочу ответить в тон, но вместо этого тихо и неразборчиво бормочу, опуская глаза:

- Я отослала прислугу.

Молчание.
Интересно, ты хотя бы спросишь, надолго ли я отослала прислугу?
Впрочем, нет, не интересно, только дверь закрой, да… Надо же, какой
самостоятельный – и пальтишко снял, и цилиндр с перчатками на полочку
пристроил. Хорошо, что я пыль вытерла. Ох, не к добру оно – не в меру
разыгравшееся чувство юмора, внезапно сменившее страх. Да как тут не
рассмеяться – ты явился без грима и маскарадного костюма, значит,
бросил одну игру и начал другую. А я эту вторую игру, выходит, приняла,
раз не удивилась твоему приходу, да и прислугу так вовремя отпустила. А
вот не буду я тебе подсказывать, сам думай, куда деть пальто. Ну, держи
в руках, может ты и прав – нечего улики по всему дому разбрасывать.

Ни
вопросов, ни ответов, только густое, тяжелое молчание, в котором наши
взгляды вязнут, как нахальные осы в меду. Как же я не люблю
неопределенность и недосказанность… Где же нам поговорить? Ты все еще
стоишь на месте, и что прикажешь делать мне? Только рисковать, видимо.
Кивком я показываю тебе направление движения, поворачиваюсь и иду вверх
по лестнице, успевая заметить краем глаза, как ты снова берешь в руки
цилиндр и перчатки. Я вся превратилась в слух, кажется, я чувствую тебя
спиной. Ты идешь сзади. Ступенек очень много, их слишком много, но я не
оборачиваюсь, чтобы не видеть выражения твоих глаз. Коридор, дверь в
спальню, перед которой я останавливаюсь в растерянности. А если ты
пришел вовсе не за этим? А за тем же, зачем приходил днем? Ведь
формально ты – мой враг, вернее, агент моего врага. Все-таки жизнь с
Джованни сильно развратила меня, мысли мои идут только по пути: «увидел
– захотел» и «захотел – получил», но вряд ли тебя можно мерить меркой
моих обычных клиентов. А добропорядочный английский джентльмен не
позволит себе даже намек на неприличную мысль о даме, тем более, когда
речь идет о делах. По крайней мере, он никому этого не покажет. И цель
у тебя, должно быть, одна – любой ценой добыть ту самую фотографию.
ЛЮБОЙ? Господи, неужели ты решил использовать историю нашего знакомства
в Варшаве, просто чтобы отвлечь меня?… Нет… Или да? Что ж, фотографии
на прежнем месте уже нет, я вытащила ее перед тем, как выйти за тобой
вслед на улицу. Перепрятать как следует, правда, не успела – так и
валяется под крышкой фортепьяно. Значит, поиграем, мистер детектив.

Ты
молчишь. Что ж это такое? Эх, была не была. Я поворачиваюсь, твердо
смотрю в твои светлые (да как же я умудрилась не узнать их?) глаза и
четко произношу:

- Если вы пришли за фотографией, мистер Холмс, можете искать – в доме ее нет.

Я жду ответного хода, но не могу понять реакции. Ты удивлен, раздосадован или…

- Фотография подождет до утра.

И
все? Ни один мускул на твоем лице больше не дрогнул. Хорошо. Постоим
здесь. Хотя бы не у входной двери. Может, тебе чаю предложить? В десять
часов вечера, а что? Господи, ну и мысли у меня, мы же даже не
поздоровались, или поздоровались?

Я снова поворачиваюсь к тебе
спиной и открываю дверь. Никакого движения с твоей стороны и я
беспрепятственно прохожу в комнату, а ты остаешься стоять на пороге. В
комнате темно, только из коридора проникает слабый свет газовых
светильников, а из окна – свет уличного фонаря.

Что ж, это мой
риск, моя игра. Ставка на твою честность. Если бросишься искать
фотографию, значит, я так и не научилась разбираться в людях. А когда
мне было разбираться? Увы, порядочных людей на моем пути встречалось
гораздо меньше, чем мошенников.

Я отхожу к окну, задергиваю
портьеру, хотя никто бы все равно ничего не увидел, но осторожность
никогда не помешает. Мне очень хочется обернуться, чтобы узнать, ушел
ты или нет, но я изо всех сил стараюсь сдержаться. Сейчас все выяснится
само собой. Полагаю, что ты не настолько наивен, что думаешь, что в
спальне я буду пить с тобой кофе и вести светские беседы… Глубокий
вдох. Вперед! И зачем я выбрала именно это платье, чтобы подольше
раздеваться что ли? Нет, я просто хотела поскорее сменить свой
прогулочный костюм и надела первое, что попалось на глаза. Мне попалось
это. Надела-то я его быстро, а вот снять… У меня что, руки дрожат? Две
перламутровые пуговички сверху… Почему так тихо? Наверное, я бы
услышала шаги, если бы ты ушел? Значит, ты стоишь и просто смотришь?
Ну, пока ничего особенного не происходит, я ведь повернулась к тебе
спиной. Теперь потайные крючки. Я волнуюсь, стараюсь не торопиться, но
рву крючки из петель. Только не оглядываться. Какой-то шум, скорее
шорох. Так. Глаза прикрыть, платье спустить с плеч, может, снять
совсем? Осторожно тяну вниз плотную ткань и понимаю, что мне что-то
мешает.

Ты не ушел? Открываю глаза и слегка поворачиваю голову
– на моем плече твоя рука. Мне страшно? Мне? Поздно бояться, назад пути
нет. Я поворачиваюсь быстро, но мягко, чтобы ты не отнял рук, и
оказываюсь в твоих объятиях. Это действительно ты. Я улыбаюсь. То есть,
я стараюсь быть серьезной и неприступной, но я не могу сдержаться. Ты
не ушел, а значит это больше не игра. Я закидываю руки тебе на плечи,
смотрю в глаза и тихо шепчу: «Здравствуй». Ты молчишь, но молчание
больше не обманывает меня. Молчи, если хочешь, пусть другие женщины
любят тебя за твои речи, если найдутся еще такие, которые сумеют
оценить тонкую насмешку в сухих словах и отыскать веселые искорки в
стальных глазах. Сегодня мне не надо слов, я буду любить тебя просто
так. Все возможности уйти у тебя были, но ты остался. И пусть сейчас я
уже не та испуганная, загнанная в угол девчонка, что чуть было не
бросилась с моста, как будто бы это решило все проблемы…

Что?
Как непривычно слышать свое имя от тебя. Как приятно… Странно, что ты
так нежно, но все крепче и крепче обнимаешь меня. Обычно со мной так не
церемонятся и уж тем более не целуют в висок… Ты рад, что со мной все в
порядке? Да, вовремя ты меня тогда остановил.

Выходит, ты тоже
помнишь тот дождь? А таверну, в которой ты меня отпаивал каким-то
ужасным элем, а хозяин заведения пялился на нас и пришлось быстро
уходить. И как ты только нашел таверну, которая работала ночью? И эль
был жуткий, я согрелась, конечно, но совершенно потеряла способность
соображать, а потом еще и туфельку, помнишь? А нечаянный поцелуй? Он
как-то сам собой получился. Невинный поцелуй, ничего особенного. Но
обстоятельства были необычными, и поцелуй запомнился. Все пять лет,
нет-нет, да вспоминала, с нежностью и грустью.

А ничего большего
так и не случилось. Мы говорили и говорили, до самого утра. Ты спас
меня, Шерлок, вытащил из трясины моих страхов, а потом исчез. Да,
теперь-то я понимаю, какие у тебя были дела…

Дождь… Да без дождя
было бы лучше, впрочем, если бы не тот дождь, мы бы тогда не
встретились… По Лондону мы уже не погуляем – я утром уезжаю. Да, на
континент. Куда именно? А почему бы мне тебе это не сказать? В одно из
предместий Парижа для начала. Откуда ты знаешь? Ах, ты изучил биографии
и связи Годфри. Я могла бы сама догадаться, что ты хорошо подготовился.

Почему
я вышла замуж за Годфри? Нет, почему же это не твое дело? Очень даже
твое. Я вышла замуж по расчету. И не надо смотреть на меня ТАКИМИ
глазами. Я прекрасно знаю, ЧТО именно написано в моей карточке в твоей
знаменитой картотеке. Да, у меня хороший информатор. Так я тебе и
сказала, кто. Да, Годфри не богат. А расчет… расчет в том, что он
согласился на мне жениться и увезти из страны, он неплохой адвокат и
связей в мире правосудия у него достаточно. Так что со стороны закона
защита мне обеспечена. Интересно, как бы ты мне смог помочь? А… у тебя
влиятельный брат. Поздно, я уже замужем и билеты уже куплены. Да и о
чем мы, собственно, разговариваем? Шерлок, три часа назад ты меня даже
не узнал! Узнал? И виду не подал… Ну да. Ну да… Вернулся, конечно.
Погоди… Внутри опять все холодеет. Да что ж я так на все реагирую? Ведь
ты завел на меня дело, собирал сведения. В твоей картотеке полно
записей обо мне. Ты знал, что я та самая певица, которой ты не дал
свалиться в Вислу? Да или нет? Отвечай!

Ну, конечно, надо было
догадаться сразу. Нет, я не обиделась… Да, я не знала, до сегодняшнего
вечера, что Шерлок Холмс – это ты. Нет, я помню… Я же сказала, что все
помню: и ливень, и мост через Вислу, и таверну, и скамейку, и разговоры
до утра… не поверишь, но я так и не продалась никому за все годы, что
уехала из Америки, и с Джованни, и с Сигизмундом я была не из-за денег.
Ну, только сейчас Годфри и то… он получил лишь видимость того, что я -
его жена. И туфельку свою, что соскочила с ноги, я тоже помню, никогда
не носила с тех пор бархатных туфелек, как представлю твои руки…
Вот
оно! То самое воспоминание, что не давало мне покоя, когда ты лежал на
диване в моей гостиной. Тогда, в Варшаве, ты надевал мне туфельку прямо
на мостовой, среди грязи и струй дождевой воды, а я оперлась о твое
плечо. У тебя сильные плечи…, и руки…, такие красивые… Так ты меня
искал? И почему же не признался, когда нашел? Ну и что, что примадонна,
ты тоже… надежда Лондонской полиции. Да не хочу я тебя оскорбить…
«Кармен»? Да, я помню, два года назад я пела ее в Лондоне. Корзину
бардовых роз? Помню… Там… там была странная записка… Что-то из
Шекспира… Ты? Ты прислал мне эти розы? А почему не зашел? Ах, да…
Сигизмунд… … Что значит, не должна оправдываться? Я и не думала. Мне не
в чем оправдываться. Я же сказала, что не продавалась НИКОМУ,
отдавалась – было, да, но только… не ради денег… Интересно, почему я не
могу сказать «по любви»? Не могут же два слова, начертанные на пыльной
столешнице, перечеркнуть множество тайных свиданий, в которых я
пыталась найти настоящую любовь. И вот ты, словно привидение, являешься
среди ночи, отказываешься от дела и я готова поверить, что судьбу мою
давно уже показал мне холодный варшавский дождь. А все, что было до и
после той встречи – вовсе не любовь? Что? Да я задумалась о всякой
ерунде… Нет, я не плачу. И не надо собирать мои слезы губами… тоже мне,
нежности… Впрочем, мне нравится, я успокаиваюсь. Какой смысл что-то
сейчас выяснять, если нам просто хорошо вместе?

И я боюсь
спугнуть твои губы, которые медленно перемещаются по моей щеке к моим
губам, и окончательно забываю о реальности: о том, что мы формально не
знакомы, о том, что скоро должен приехать Годфри и вернуться со своих
фальшивых поручений Джон и Салли. Да, через час-два все так и будет, а
пока есть только мы, неверный свет газового фонаря за окном,
причудливые тени на обоях. Впрочем, смотреть на них я уже не могу,
почему-то я всегда закрываю глаза, когда целуюсь всерьез, а сердце
колотится так, что серьезней некуда. В ушах почему-то звучит Хабанера,
которую я так любила исполнять. «У любви, как у пташки крылья»… я
прогибаюсь назад, оступаюсь и, падая на постель, тяну тебя за собой, -
«ее нельзя никак поймать». Где уж тут ловить?.. Надо же, ты и шпильки
из моей прически успел когда-то вытащить! Волосы рассыпаются по плечам
под твоими ласковыми пальцами… Это только со мной ты такой нежный?

«Тщетны
были бы все усилия». Странно, что я помню слова, кажется, что они
заплывают откуда-то со стороны… Интересно, а ты их слышишь?.. Хотя…
какая… разница… Если я больше не могу думать связными фразами и даже
просто словами… Если уже не хватает воздуха, чтобы дышать.

И
только твои руки, бешеный стук сердца в груди и крови в висках… «но
крыльев ей нам не связать». Да кто ж посмеет? ЧТО? Ах, это не в ушах
стучит, а кто-то стучит в дверь? Во входную дверь. Да, я знаю этот
голос. Это Салли. Пытается открыть дверь ключом, у нее не выходит, и
она дергает за ручку и стучит по двери кулаком. Мой испуганный взгляд в
серые, моментально потемневшие глаза. И твой ответ одними губами:

- Она не сможет войти, я вставил ключ с этой стороны.

И
когда только успел? Сыщик хренов… Как же не вовремя принесло эту Салли!
Да, она будет колотить, пока ей не откроют, никто и не сомневается.
Верно, соседи могут услышать. И могут прибежать…но… я не хочу… Нет, не
про соседей. Я…не хочу, чтобы ты уходил… (Я ЭТО СКАЗАЛА? или только
подумала?) Боже, что же ты со мной сделал? Я хочу, чтобы все исчезло:
Нортон, Брайони-Лодж, билеты на континент… Чтобы исчезло все и остался
только ты. Неужели это мои мысли? А я что, сомневалась? Шум внизу
продолжается – настырная Салли все еще возится с замком. Ну, почему,
почему она так быстро вернулась? Твои тонкие пальцы медленно скользят
по моему запястью, гладят ладонь, я пытаюсь их поймать, задержать
ускользающее… счастье? Безуспешно. Секунда касания и пустота. Только
невидимая нить взглядов и ощущение электризованного воздуха. Руки сами
по себе быстро застегивают и оправляют помятую одежду, я путаюсь,
стараясь справиться с крючками, не глядя, но не могу отвести глаз от
твоего лица. Усмешка, опять эта усмешка на губах…и горькая и сладкая, я
хорошо помню ее вкус. Шорох портьеры, стук поднимаемой створки окна и
одиночество.

Сбегаю вниз, успевая мельком оглядеть себя:
застежки в порядке, кружева на месте… Холл, дверь, испуганная Салли…
Да, со мной все хорошо, просто забыла ключ в замке. И не надо делать
такие страшные глаза. Подумаешь, одежда чуть помята и волосы
растрепались… я собиралась ложиться спать… Разве я не должна была
собирать вещи? Ах, да… вещи, Годфри, бегство… НЕ ТВОЕ ДЕЛО! ТЫ ГДЕ ТАК
ДОЛГО ШЛЯЛАСЬ? (Право, тебе повезло, что револьвер у меня в спальне,
сейчас я за себя не отвечаю). Кто волнуется? Я волнуюсь? Кстати, где
мое успокоительное? Не надо воды, я сама налью. Ты пока свободна,
Салли.

А вот и Джон. Записка от Годфри. Четыре утра… Да,
пожалуй, достаточно, чтобы успеть к отходу поезда в пять пятнадцать…
Спать сегодня не придется. И зачем я поехала сначала в Темпл, а потом
только домой? Если бы я раньше увидела эту надпись… А теперь мне
придется уехать. Впрочем, глупо разводиться на следующий день после
бракосочетания из-за неудавшейся случайной ночи… В голове моей
самопроизвольно возникли обрывки воспоминаний о недавних событиях, тело
отозвалось крупной дрожью…Как же так? Шерлок, Шерлок, неужели мы больше
никогда не увидимся? Внезапно я спохватилась. Ты же придешь с утра за
фотографией, но ее я королю не верну, извини. А вот тебе… тебе я
кое-что оставлю… на память. Фотографию. Надеюсь, ты поймешь, что это
для тебя. А чтобы не возникло сомнений, я напишу тебе письмо. Перо,
бумага, злополучные полузасохшие чернила, но мне это даже на руку. Итак.

"Дорогой мистер Шерлок
Холмс, (чернил хватает только на слово «дорогой», «мистер» выходит
бледно и для того, чтобы вывести «Шерлок» я густо обмакиваю перо в
чернильницу, выходит, как будто у меня заканчиваются чернила, так оно и
есть, но ты не глуп – ты должен понять, что я хочу тебе сказать и
дальше я несколько раз повторяю фокус с чернильницей) вы действительно
великолепно все это разыграли. На первых порах я отнеслась к вам с
доверием. До пожарной тревоги у меня не было никаких подозрений. Но
затем, когда я поняла, как выдала себя, я не могла не задуматься. Уже
несколько месяцев назад меня предупредили, что если король решит
прибегнуть к агенту, он, конечно, обратится к вам. Мне дали ваш адрес. И все же вы заставили меня открыть то, что вы хотели узнать. Несмотря на мои подозрения, я не хотела дурно думать о таком милом, добром, старом священнике... Но вы знаете,
я сама была актрисой. Мужской костюм для меня не новость. Я часто
пользуюсь той свободой, которую он дает. Я послала кучера Джона следить
за вами, а сама побежала наверх, надела мой костюм для прогулок,
как я его называю, и спустилась вниз, как раз когда вы уходили. Я
следовала за вами до ваших дверей и убедилась, что мною действительно
интересуется знаменитый Шерлок Холмс. Затем я довольно неосторожно
пожелала вам доброй ночи и поехала в Темпл, к мужу. Мы решили, что,
поскольку нас преследует такой сильный противник, лучшим спасением будет
бегство. И вот, явившись завтра, вы найдете гнездо опустевшим. Что
касается фотографии, то ваш клиент может быть спокоен: я люблю
человека, который лучше его. Человек этот любит меня. Король может
делать все, что ему угодно, не опасаясь препятствий со стороны той, кому он причинил столько зла. Я сохраняю у себя фотографию
только ради моей безопасности, ради того, чтобы у меня осталось оружие,
которое защитит меня в будущем от любых враждебных шагов короля. Я оставляю здесь
другую фотографию, которую ему, может быть, будет приятно сохранить у
себя, и остаюсь, дорогой мистер Шерлок Холмс, преданная вам Ирэн Нортон, урожденная Адлер".

Так, еще раз перечитать выделенные слова:

Дорогой Шерлок! Адрес вы знаете. Для прогулок не будет препятствий. Фотографию оставляю вам. Ирэн.


Вот
и все. Надеюсь, письмо дойдет до адресата, а я буду ждать. Так, теперь
фотографию… Вот эта вполне подойдет – я в роли Кармен.

- Салли,
должно быть, завтра утром зайдут джентльмены, среди них мистер Шерлок
Холмс. Скорее всего, он захочет посмотреть тайник, не мешай ему. В
тайнике я оставлю письмо и фотографию.

Что на фортепьяно, какая фотография?

Нехорошее
чувство в груди подталкивает меня в гостиную. Еще толком не разглядев,
что именно лежит на черной блестящей крышке инструмента, я начинаю
улыбаться. Потому что сверху лежит необыкновенной красоты бардовая
роза. А под розой… Ну да – та самая фотография, что я оставила под
крышкой. Или это только рамка? Подхожу ближе… Нет, фотография на месте.
И роза… Такая же, как те, что ты прислал мне во время лондонского
показа «Кармен». Эх, с кем я связалась? Даже не буду пытаться
догадаться, когда и как ты попал в гостиную, откуда взял такую свежую
розу, это в Лондоне, в марте… Я хохочу в голос, весело и заливисто, и
пусть Салли думает, что ее хозяйка окончательно сошла с ума. Пусть
сегодня ничего не было между мной и тобой, на самом деле случилось все
и даже больше, чем можно было бы себе вообразить в самых радужных
мечтах. Ты прочитаешь мое письмо между строк, и приедешь, я чувствую
это. И мы еще погуляем вместе по саду, а может, не только погуляем… Но
это уже не важно. А важно то, что ты есть. И… я тебя люблю.

@музыка: Флер - Я сделаю это...

@темы: фанфики, Ирен Адлер, Шерлок

---

Цветовой тест Люшера... Он всегда мне чем-то нравился. Наверное своей точностью и неожиданностью ответа, который просто заставляет тебя с ним согласиться. Вот и сегодня, так наобум ткнула в приложения vkontakte, прошла. Результат какой-то адский, но близкий к истине

Крайне нуждается в разрядке, покое и полном любви понимании. Чувствует, что его не понимают, и поэтому очень страдает, из-за этого перевозбужден. До тех пор, пока его притязание не будет удовлетворено, он будет находить ситуацию невыносимой.
Ситуация сложная, но он упорно пытается достичь своей цели несмотря на сопротивление.Чувствует себя попавшим в мучительное положение.
Физиологическая интерпретация: настороженность, тревога.

Психологическая интерпретация: боится увлечься собственными фантазиями и надеждами, т.к. они могут не оправдаться. Чувствует себя обманутым, держится неприступно, с критическим вниманием, которое может перейти в недоверие Мотивы других людей и их отношения к нему подвергаются тщательной оценке.

Коротко: настороженное недоверие, вызванное эмоциональным разочарованием.

Во так вот. А, учитывая, что эмоционального разочарования хоть отбавляй за сегодя... в общем нервное я.

@музыка: Тишина, нет.. вру - клавиатурный стук

@настроение: Мрачненькое такое

@темы: Отношения - друзья, Психология, Мысли, Тесты

---

Шерлокиана медленно но верно наступает...

- Холмс! Ну и "клиента" вы мне подсунули! Этот чёртов чучельник чуть не сбросил мне на голову гадюку!
- Хе! Ватсон, а нефиг было выпендриваться: "в Афга-ане", "сто раз видел"...

- Капитан Кроукер, сколько вы можете выпить рома за раз?
- Ну... Под хорошую закуску... Но, мистер Холмс, не понимаю...
- Капитан, мы будем вас судить. Я буду судьёй. Ватсон - судом присяжных.
- Холмс! Но я только один, а присяжных должно быть...
Кроукер:
- Я столько не выпью!!

Сенсация! Первое издание Конан-Дойля на корейском.
Читатели в недоумении: что там за проблемы у Баскервилей?

Ватсон пришёл домой и видит, как Холмс что-то пишет. Ватсон тихо
подошёл сзади и увидел, что Холмс сочиняет стихи. У Ватсона сносит
крышу:
- Х-х-холмс! Ч-ч-что с-с-случилось?
Холмс резко обернулся:
- Ватсон! Вы так меня заикой сделаете!

Холмс, Ватсон и инспектор Лестрейд отмечают Рождество. Уже хорошо
расслабились, травят байки; уже называют миссис Хадсон - "мисс
Хадсон"... Вдруг - звонок в дверь. Миссис Хадсон впускает молодого
человека - промокшего, помятого.
- Простите, мне нужен мистер Холмс. Я - банковский клерк. Нас сейчас ограбили!
Холмс поморщился:
- Ну... С ограблениями может справиться и полиция.
Лестрейд с кислой физиономией:
- Ну... любезный... пойдите в участок, сообщите дежурному офицеру - он сделает, что нужно. А я сейчас... не при исполнении.
Клерк вдруг заметил кровь у себя на руке:
- Чёрт возьми! Этот подонок меня поранил.
Холмс и Лестрейд с облегчением и злорадством посмотрели на Ватсона и хором:
- Это - к доктору!!

Шерлок Холмс и доктор Ватсон сидят утром у камина на Бейкер-стрит.
Холмс читает газету и неожиданно спрашивает:
- Ватсон, как вы думаете, что сказала бы ваша тетушка, узнав, где вы провели прошлую ночь?
- Что такое, Холмс? Я всю ночь был дома!
-
Я в этом не уверен. Дело в том, дорогой друг, что... Впрочем, не
волнуйтесь. "Таймс" пишет, что пожар в вашем доме удалось-таки потушить.

---

Найдено на просторах сети...

Мой Босуэлл

Автор: Падуя
Рейтинг: PG
Жанр: drama/angst, AU
Герои: Шерлок Холмс (POV), Лестрейд, миссис Хадсон

Что может быть лучше, чем сидеть в засаде?
Ждать в укрытии, пока на приманку не клюнет крупная рыба... Мне нравится такие минуты полного бездействия, когда нервы напряжены до предела, а чувства обострены. Поэтому я часто устраиваю такие ловушки, прежде чем поймать преступника. Хотя можно сделать гораздо проще. Но тогда все дела будут завершаться быстро и скучно.
Вот и сидим мы с Уотсоном за старым шкафом и ждем, когда же появится преступник. Если честно, то без доктора эти ловушки не имели бы для меня такой притягательности. Для меня важно, что рядом есть друг. Я никогда не признаю, но это так.
И вот началось! Открывается дверь, раздаются вкрадчивые шаги. Мы замираем, я даже не слышу дыхания Уотсона. Наконец я вижу ЕГО. И в этот момент я забываю все. Потому что мои выводы оказались правильными. Я рассчитал все верно. Еще пара минут - и дело будет блестяще завершено! Но пока я не шевелюсь, я жду. Жду.
Наша "рыбка" скрывается, и мы с Уотсоном можем выбраться из нашего укрытия. Осторожно, держа перед собой револьвер, я подхожу ближе. И чувствую, что Уотсон идет за мной, ступая так же тихо, как и я.
Но как бы мы не старались, действовать бесшумно у нас не получилось. Половица скрипнула у меня под ногой, и почти сразу же в отверстии в полу показалась голова Эванса.
Никогда не прощу себе этого, но мне показалось, что все кончено, что он сдается. Но я недооценил его... Раздался выстрел. И меня оглушил вскрик и звук падения тела позади. Вторая пуля пролетела в полудюйме от меня.
Сколько мне понадобилось мгновений, чтобы обрушить рукоятку револьвера на голову преступника, сколько понадобилось секунд, чтобы выхватить из обмякшей руки Эванса пистолет? Для меня это время длилось чудовищно медленно, в голове стучало лишь одно слово, даже не слово - ощущение: "Уотсон... Уотсон... Уотсон..."
И вот я наконец развернулся. Время стало двигаться с обычной скоростью. Я бросился к лежащему на полу доктору.
"Уотсон... вы не ранены? - спросил я, еще не видя алого пятна на груди друга. - Уотсон..."
Губы доктора чуть дрогнули. Его глаза что-то искали в моих...
"Все будет в порядке, - я сейчас почти не слышал, что говорил. - Сейчас я позову на помощь... Все будет в порядке..."
Кому я это шептал? Себе или Джону?
"Уотсон, не смейте... Слышите, не смейте..."
Мои пальцы касались промокшей от крови одежды друга. Мне бы действительно позвать кого-нибудь на помощь, но я не мог его оставить, больше всего на свете я боялся, что...
И это случилось. Так сразу...
Я не успел бы позвать на помощь, никто бы не успел помочь Уотсону...
Глаза Джона вдруг остекленели.
Нет.
Самое страшное в моей жизни случилось. Так внезапно. Так скоро...
Долго, очень долго я всматривался в его лицо. В моих ушах стоял такой звон, словно вокруг меня упала стена из стеклянных осколков. Я перестал дышать, но не сразу это понял. Резко вдохнул.
Сзади раздался глухой стон. Револьвер, который я выпустил из руки, лежал совсем рядом. Я выстрелил в Эванса еще на развороте, не целясь.
Попал.
Я выстрелил снова. Вскочил на ноги. И снова, снова, снова!.. Всю жизнь бы я стрелял в это уже мертвое тело, но кончились патроны...
Что было дальше - помню отрывками. Да и не хочется вспоминать о том кошмаре. Мне и казалось тогда, что это дурной сон, который должен скоро кончиться. Но он все не кончался.
...я сидел около тела Уотсона, но не верил в то, что со мной произошло. Уотсон не может умереть, потому что это неправильно, невозможно. Почему тогда жив я? Так не должно быть...
...все, что я мог, это держать его ладонь. Она была такой холодной...
...мои руки - в крови Джона...
...за окном темнота. Который час? Какое это имеет значение?..
...мистер Гарридеб вернется уже утром? Надеюсь, у него крепкое сердце...
...недооценил я Эванса. Нужно было стрелять в него сразу, как только он вошел в дом...
...а лучше бы Гарридеб не приходил домой. Тогда я смогу сидеть здесь вечно...
...зачем нужно было устраивать эту ловушку? Надо было рассказать все полиции. Ведь я знал ответ почти наверняка. Незачем было бы тогда вообще брать с собой Уотсона...
...Джон...
...Джон...
...Господи, Джон...
...почему он? Ведь я стоял ближе...
...я ведь предупреждал Уотсона, что дело опасное. Предупреждал, но знал, что он все равно пойдет. Он никогда не оставил бы меня...
Я сидел возле тела моего дорогого Уотсона несколько бесконечно долгих часов. Кажется, вся моя жизнь была короче, чем эта чудовищная ночь.
Пришло зябкое утро. Только сейчас я почувствовал холод. Словно есть на свете что-то более холодное, чем рука Уотсона, которую я сжимал. Я наконец очнулся. Огляделся.
...Уотсон...
Труп Эванса.
Открытая крышка люка.
Мой разряженный револьвер.
Пистолет Эванса, брошенный мною.
Там есть еще патроны? Не могу шевельнуться. Наверное, есть. Кто же идет на такое дело, не вооружившись, как следует? Нужно только подождать, когда пройдет эта апатия. Но если Эванс убил Уотсона последней пулей - то есть еще револьвер Джона. Стреляться из его револьвера? Уотсону бы это не понравилось...
Шаги. Кто это? Разве есть еще кто-то в мире, кроме меня и Уотсона?..
Судя по крику, это миссис Сандерс. Зачем она здесь? Что ей нужно? Вот и хорошо, что ушла. Не ушла - убежала, захлебываясь плачем.
Мягкая тьма. Единственное ощущение - рука Джона в моей руке...

х х х

Чей-то голос. Настойчивый. Ровный.
"Мистер Холмс. Мистер Холмс".
Я поднимаю глаза. Сколько людей...
Лестрейд стоит совсем рядом. В его глазах - бесконечное понимание. Он опускается на корточки. Мягко разгибает мои пальцы, впившиеся в ладонь Уотсона. Я медленно поднимаюсь на ноги. Глаза режет солнце, бьющее в окно. Но я не отвожу взгляда. Я не могу смотреть на тело Джона.

х х х

Потом из моей памяти выпал целый кусок. Не помню, что было после того, как приехал Лестрейд с констеблями. Снова воспринимать мир я стал уже дома, на Бейкер-стрит. Оцепенение, вызванное гибелью Уотсона прошло. Я сидел на своей кровати и глядел на ладони - все в крови Джона.
Я рывком поднялся, стал смывать кровь. Вода была такая ледяная, что от нее горели ладони. Хотя может быть мне просто показалось. До моего сознания наконец дошло, что приглушенные прерывистые звуки - это рыдания миссис Хадсон. Кто ей сообщил о смерти Уотсона? Не я точно.
Я вышел из своей комнаты в гостиную. Она была звеняще пуста и залита солнечным светом. Я сел в кресло. Кресло Джона.
Я провел в этом кресле несколько часов. Кажется, я впервые ни о чем не думал. Вообще. В голове не было ни одной мысли. Даже странно как-то. Я не думал, только ощущал зияющую пустоту внутри себя.
Когда солнце зашло за тучи, я вдруг почувствовал в себе нечто. Нечто теплое и пушистое, радостное и тревожное одновременно. Мне понадобилось еще пара часов, чтобы осознать, что это такое.
Во мне появилось безотчетное ожидание, что сейчас в гостиную вот-вот войдет Уотсон. Временами мне казалось, что могу услышать его шаги, как он спускается с третьего этажа. Но от того, что его все не было, я и чувствовал тревогу. "Он не войдет. Он умер... Я не могу ждать его..."
Но в глубине души я продолжал ждать Уотсона. Сейчас... С минуты на минуту скрипнет дверь. Он же был всегда рядом. Ну, хорошо - не всегда. Мне пришлось прожить двадцать семь лет без него. И вот теперь его нет. И никогда не будет. Так почему же я продолжаю его ждать?
"Уотсон - умер, - произнес я, и мой голос прозвучал неожиданно громко. - Он - умер. Его - больше - нет".
Теплое и пушистое, радостное и тревожное ощущение исчезло. Осталась только пустота.
А миссис Хадсон, которая подошла в это время к двери, замерла. И в заплаканных глазах ее отразился страх за душевное здоровье своего квартиранта.

х х х

За несколько мгновений до того, как я окончательно проснулся, на сердце вновь легла свинцовая тяжесть. Как я умудрился заснуть в кресле? Я встал - к моим ногам упал плед, которым меня, видимо, укрыла приходившая миссис Хадсон.
На столе стоял ужин. За окном уже была ночь. Снова ночь. Я чувствовал, что меня может накрыть черное отчаяние. Но этого нельзя допустить. Нужно отвлечься от этих мыслей, которые лишают сил. Отвлечься - не значит забыть о своей потере.
Я закаменел, когда мой взгляд упал на записную книжку Уотсона, которая лежала на его столе. Там он вел свой дневник, эти записи он потом переделывал в рассказы. Я подошел. Колебаясь, протянул руку.
Сел прямо тут в кресло, раскрыл на середине. И, продираясь сквозь боль, стал читать. Сначала буквы скакали перед глазами. А потом я полностью окунулся в наши с Уотсоном приключения. Чем дальше я читал, тем сильнее становилось чувство вины.
Никогда Уотсон не получал моего одобрения насчет своего писательства. Смешно - читать про самого себя! Но я читал, с усмешкой на губах. А Уотсон боялся на меня взглянуть, если замечал, что я читаю "Стрэнд" с его новым рассказом. А что мне оставалось делать? Сказать: "Уотсон, мне нравятся ваши рассказы про меня"?!
А мне нравились.
И не потому, что про меня. А потому что Уотсон т а к писал! Мне было удивительно и непривычно взглянуть на мою работу глазами Джона. Прочитав "Этюд в багровых тонах", я был благодарен Уотсону, потому что получил его одобрение, его восхищение. И я тут же выразил свою благодарность доктору, в пух и прах раскритиковав его повесть.
За чтением записей Уотсона прошло несколько часов. А потом я принес из своей комнаты свой cундук с описаниями старых дел. Сел в кресло перед тлеющим камином, поставил перед собой открытый сундук и стал, не читая, кидать в камин листок за листком. Огонь разгорелся очень быстро. Пламя в камине весело трещало, сундук был теперь почти пуст, в нем оставались только мои "реликвии". Несколько минут я сидел неподвижно, а потом повернулся в сторону своей картотеки. Нет... рука не поднялась.
Утром в гостиную вошла миссис Хадсон. Я не шевельнулся.
"Вы ничего не ели, мистер Холмс, - сказала она, и ее голос был очень тверд. - Мне принести завтрак?"
Я покачал головой. Миссис Хадсон вышла из гостиной. Ее походка была такой же твердой, как и ее голос. "Наверное, она винит меня в смерти Джона, - подумал я. - И правильно делает".
Я не знал, что миссис Хадсон держит себя в руках, отсюда и ее строгий голос. Она просто не могла видеть мое немое горе.

х х х

Похороны Уотсона. Кто бы знал, что настанет такой день? Миссис Хадсон туда не пошла, утром она слегла с головной болью. Плакала.
На похоронах присутствовали коллеги Уотсона, Лестрейд и... еще один человек, которого я никак не ожидал.
"Ты пришел... Откуда ты узнал?" - спросил я тихо.
"В газетах писали, Шерлок, - очень спокойно. - Держись. Жизнь продолжается".
Да, жизнь продолжается. Майкрофт прав. Но без Уотсона она, кажется, не имеет смысла.
Когда я после похорон возвращался на Бейкер-стрит, то у самого дома лицом к лицу столкнулся с Эвансом. В его руке был пистолет, но смотрел он куда-то за мое плечо. Медленно-медленно я обернулся и увидел, как Уотсон с кровавым пятном на груди падает навзничь.
Я проснулся в холодном поту. Нет, нет, слава Богу, это только сон. Я припомнил, как вернулся домой. Вспомнился и разговор с миссис Хадсон. Я спросил у миссис нее, что будет с комнатой Джона.
"Она останется в том же виде, в каком и была, если вам так хочется, мистер Холмс", - спокойно (очень спокойно!) ответила мне квартирная хозяйка.
Да, так будет правильно. Там нельзя ничего менять. Через неделю после той черной ночи я начал приходить в себя. Но все же замер, когда миссис Хадсон доложила, что ко мне пришла клиентка.
Всю эту неделю я и не думал о расследованиях. И никто меня не беспокоил, словно знали, что случилось. И вот - клиентка. Я вошел в гостиную и увидел, что на диване сидит молодая женщина. Услышав мои шаги, она обернулась.
"Мистер Холмс?"
"Да, это я".
Я прошел к своему креслу, взял с камина первую попавшуюся трубку... набил ее табаком. Сел в кресло. И пытался не смотреть на пустующее соседнее. Все должно быть, как всегда.
Я наконец взглянул на свою клиентку. Раньше я обязательно бы сказал ей, что она художница и что она недавно побывала в Италии. Я частенько так ошеломлял своих клиентов, чтобы они сразу понимали, с кем имеют дело. Но сейчас я промолчал.
И она заговорила первой. Признаюсь, слушал я ее совершенно невнимательно. Просто не мог сосредоточиться. Раньше я сразу вылавливал из мешанины фактов нужные и продумывал несколько версий. Словно издалека я слышал то, о чем мне говорила мисс де Атт:
"...как вы понимаете, мистер Холмс, девушке моего положения нелегко выносить подобное обращение, и я сочла нужным..."
Глаза мои были закрыты, но не потому что я внимательно слушал. Перед моим внутренним взором вдруг встала та страшная ночь. Мне казалось, что с той минуты, когда скончался Джон, прошло несколько лет. Жизнь моя с той поры не имела смысла. Впереди меня не ждало ничего. А прошлое приносило только боль. Я закрывал глаза, но лицо Уотсона почему-то ускользало от меня... А Джон после моей мнимой смерти тоже забывал мое лицо? Испытывал он такую же боль?
" ...однако, мистер Холмс, он продолжал писать мне эти письма. Но я бы не обратилась к вам из-за такого пустяка, если бы вчера не произошло это странное событие..."
Я вздрогнул и открыл глаза. Однако мисс де Атт не заметила этого и продолжила свое повествование:
"Вчера вечером, когда все в доме легли спать, я..."
Я так и не притронулся к трубке, продолжал держать ее в пальцах. "Уотсон, Уотсон, как же вы сейчас мне нужны..." - подумал я с невыразимой тоской. Занимался я делами в одиночку и раньше. Когда Уотсон был занят, уезжал куда-нибудь или когда я занимался делами в Европе. Но он все равно был рядом, и не ощущал я тогда такой пустоты внутри и вокруг себя. Лишь некоторое неудобство.
"Это так напугало меня, мистер Холмс, что на следующий же день я немедленно отправилась к вам за советом", - раздался голос мисс де Атт.
Некоторое время я молчал. Но не потому что я раздумывал.
"Мисс де Атт, - начал я наконец, - я... сейчас занят, но, думаю, на этой неделе все же найду время заняться вашим делом. Если появятся еще какие-нибудь подробности, телеграфируйте мне".
Клиентка даже не пыталась скрыть свое разочарование. Я встал из кресла. И все-таки сказал:
"Но скорее всего ваша телеграмма меня не застанет, я скоро надолго уеду".
Эта мысль появилась и сорвалась с языка одновременно. Мисс де Атт поднялась, надевая перчатки, и, попрощавшись, покинула гостиную. Я остался в совершенном одиночестве. Мои глаза скользили по комнате, задерживаясь на покрытом пылью химическом столике, на нетронутой за эту неделю скрипке, на столе, который так и остался завален
бумагами... В остальном же здесь стояла чистота. "Будто со смерью Уотсона на Бейкер-стрит больше не осталось жизни..." - отрешенно подумал я.
Тут вошла миссис Хадсон.
"Миссис Хадсон, если кто-нибудь еще придет, скажите, что я больше не принимаю клиентов", - сказал я, глаза мои бродили по столу Джона.
"Мистер Холмс... но..."
"Скажите, что Шерлок Холмс прекратил свои расследования", - твердо сказал я и отвернулся к камину.
Миссис Хадсон несколько секунд стояла в дверях. Видимо, хотела что-то сказать. Я взмахнул рукой - не надо! Это Уотсон стал бы мне возражать, пытался бы отговорить меня. Но его нет.
И миссис Хадсон повернулась и стала спускаться по лестнице. Я вошел в свою комнату и тут услышал знакомый голос.
"Холмс! Холмс".
Не веря своим ушам, я вернулся в гостиную. За своим столом как ни в чем не бывало склонился Джон Уотсон. Его рука летала над записной книжкой.
"Уотсон... но как?" - прошептал я одними губами.
Но доктор не обращал на меня внимание. Он писал, писал, изредка поднимая голову, чтобы обдумать какой-нибудь оборот. Я смотрел на него, склонив голову на бок. Так это был дурной сон. Это все было неправдой...
Я тихонечко рассмеялся от счастья.
"Уотсон", - позвал я с улыбкой.
Тот откликнулся не сразу. Он поставил точку и повернулся ко мне. На груди его расплывалось красное пятно. Сомнений не было - Джон был мертв.
"Нет", - прошептал я.
Отступил назад, в свою комнату. А Уотсон продолжал глядеть на меня невидящими глазами.
"Нет! Не надо!"
И я опрокинулся куда-то в густую тьму. Проснувшись, я почувствовал, как мое горло саднит от крика.

х х х

"Нет".
"Но, мистер Холмс!"
"Нет".
"Вы расстроены, вы сейчас не..."
"Нет, миссис Хадсон, - я постарался придать своему голосу мягкость. - Я могу отвечать за свои поступки. И я уеду".
Двадцать с лишним лет мы с Уотсоном обитали в квартире на Бейкер-стрит, и миссис Хадсон было нелегко смириться с потерей двух своих квартирантов. Только миссис Хадсон пережила гибель Уотсона (ей тоже пришлось трудно), как я сообщаю ей о своем отъезде.
Мы говорили об этом в моей комнате. Она наконец подняла на меня глаза. И снова превратилась в нашу непоколебимую квартирную хозяйку. "Нашу..." - я горько усмехнулся про себя.
"И сколько будет длиться ваш отъезд, мистер Холмс?" - спросила она сухо.
"Я не вернусь", - уронил я.
"Мистер Холмс, вы хотите сказать, что н а в с е г д а покидаете Бейкер-стрит? Что это... не временно?" - кажется, миссис Хадсон не верила своим ушам.
"Именно так".
"Но куда же вы отправитесь, мистер Холмс?" - я ослышался, или в ее голосе сквозило отчаяние?
"А разве это имеет значение?" - ответил я вопросом на вопрос.
Миссис Хадсон поняла, что дальнейший разговор бесполезен. Я остался один, в своей комнате. Нет, ничто не держало меня здесь, на Бейкер-стрит. Мне нужно было бежать отсюда.
Благодаря старанию Уотсона, наш адрес стал известен всем. Как и моя персона. Но не мог я больше бороться с преступниками и разгадывать разные мелкие загадки. Мне нужно было уехать навсегда, подальше от Бейкер-стрит и Лондона, где все дышало воспоминаниями о наших приключениях.
Мне было легко собрать вещи. Этим я занялся сразу же после разговора с миссис Хадсон. Разбирая вещи в ящике стола, я сразу же наткнулся на сафьяновый несессер. Первым моим желанием было немедленно выбросить то, что являлось причиной для наших серьезных ссор с Джоном. Но я до сих пор не избавился от своей зависимости от наркотика, хотя под влиянием Уотсона пытался избегать частого употребления кокаина. Но теперь некому было остановить меня. И я украдкой, словно доктор наблюдал за мной из своего кресла, положил несессер в чемодан, который, открытый, лежал на моей кровати.
А еще в ящике среди бумаг я нашел фотографию Ирэн Адлер. Как же давно это было!.. Как давно мы с Уотсоном отправились к ее дому, на Серпентайн-авеню. Тогда я еще не знал, что Джон опишет это дело, как "Скандал в Богемии". Я вообще никогда не знал, о чем Уотсон будет писать, а о чем нет. И хотя теперь для меня ни в чем не было смысла, я все-таки не смог оставить фотографию Ирэн. Там, куда я уеду, меня будут окружать только призраки прошлого.
И вот чемодан был собран. Я хотел было наполнить два других чемодана бумагами из картотеки, но потом с невеселым смехом передумал. Зачем мне картотека, мои альбомы с газетными вырезками, если я оставляю расследования? Надо будет сжечь все ненужные бумаги. Как я и хотел сделать тогда, на вторую ночь после гибели Уотсона. Я вернулся в гостиную. Камин. Кресло, стоящее прямо перед ним (я поставил его так, чтобы не видеть пустое соседнее). Рейхенбах. Подставка с трубками... Я взял с собой только одну - глиняную. А больше мне ничего уже не надо.
Миссис Хадсон ходила притихшая. Скоро ее квартира опустеет. И придет сюда новый жилец. Я уже попросил ее ни в коем случае не сдавать комнату Джона.
"Куда бы я не уехал, я все равно сохраню за собой право арендовать эту комнату, миссис Хадсон".
"О чем вы, мистер Холмс? Я же сказала, что комната доктора будет нетронута. По крайней мере, пока я жива".
Пусть там все останется как прежде. Даже если я больше никогда в нее не войду.
Я поднялся на второй этаж и приоткрыл дверь в комнату Уотсона. Как Джон оставил ее в тот злосчастный день, так все и осталось. Лишь миссис Хадсон заходила сюда вытирать пыль. Чего она не делала в гостиной, потому что там целыми днями беспокойно ходил я. Она боялась меня потревожить.
Но куда же я еду? Этого я еще, признаться, не знал. Сначала, конечно, нужно повидаться с Майкрофтом. Я решил съездить на Пэлл-Мэл сегодня вечером после того, как сожгу все бумаги. А следующим утром я уеду. Одно я знал точно - я покину Великобританию. Быть может, податься во Францию? Но не было никакой надежды, что люди, знающие Великого Сыщика, не будут докучать мне и там.
Внизу раздался стук в дверь. Снова! Снова кто-то будет ждать от меня помощи. С кем-то происходят загадочные и пугающие события, кого-то убили, кого-то обвиняют напрасно... Но мне-то что? У меня умер Джон.
Я прислушался. Узнал голос. И крикнул:
"Миссис Хадсон!"
Я быстро спустился по лестнице и увидел, что в дверях стоит инспектор Лестрейд с папкой в руках, и миссис Хадсон его не пропускает.
"Мистер Холмс, что это значит? - спросил удивленный донельзя Лестрейд. - Что это значит - "Он оставил расследования"?
"Миссис Хадсон, вы можете идти, - распорядился я. - Проходите, инспектор, наверху и поговорим".
Мы прошли в гостиную, Лестрейд продолжал изумленно дознаваться у меня правды.
"Инспектор, я не просто оставляю расследования, - ответил наконец я. - Я покидаю Лондон. Я уезжаю на континент".
Никогда у Лестрейда не было такого удивленного, даже потрясенного лица. Даже когда я сообщал, что он, инспектор, только что самостоятельно задержал опасного преступника, а Лестрейд не знал не только его имени, но даже какие, собственно, обвинения ему предъявлять.
"Мистер Холмс!" - воскликнул Лестрейд.
Что? Что "Мистер Холмс!"? Почему все считают, что я обязан всю свою жизнь прожить на Бейкер-стрит, помогая всем на свете в их бедах и несчастьях? Я и сам хотел этого, но теперь моя жизнь круто изменилась. И здесь, в этой квартире, которую мы раньше делили с Джоном, не найти мне покоя.
Ничего этого я не сказал Лестрейду.
"Да, я уезжаю, - ответил я и холодно добавил. - И если вы пришли ко мне по какому-то делу, будьте любезны справиться с ним самостоятельно. Я вам более не помощник".
Лестрейд явно хотел мне что-то возразить, только не находил нужных слов. Тогда я прошел к камину и сел в кресло, спиной к растерявшемуся инспектору. Наконец тот произнес, немного придя в себя:
"Мистер Холмс... я очень рассчитывал на вашу помощь".
"Как всегда".
"Мистер Холмс, вы не можете оставить нас. Вы нам так помогали, что мы будем без вас делать?"
Лестрейд, видимо, говорил от лица всех инспекторов Англии, которых я когда-либо выручал.
"Надо же когда-то и самим раскрывать преступления", - жестко заметил я, глядя в пламя камина.
Тишина. Почему они все хотят удержать меня в Лондоне? Даже Майкрофт, наверное, начнет отговаривать меня.
"Ваш отъезд связан со смертью доктора Уотсона?" - спросил догадливый Лестрейд.
Я промолчал.
"Но вы еще не уехали, - заметил инспектор, хватаясь за соломинку. - Помогите мне в одном деле, прошу вас..."
Но я не был намерен задерживаться здесь. Вещи собраны. Осталось только сжечь бумаги. Нет, не поеду я к Майкрофту. Проще известить его телеграммой. Да, Франция - это самый лучший вариант. Например, Монпелье...
"Кажется, мы имеем дело с серийным убийцей. Он убил уже трех человек. И возможно в эту самую минуту он ищет четвертую жертву".
Монпелье. Я жил там несколько месяцев, прежде чем вернуться на Бейкер-стрит после своего трехгодичного путешествия. Я жил там, когда Уотсон считал меня погибшим, и горевал также, как и я сейчас... Но никто не видит мое безмолвное горе... Все хотят, чтобы я раскрывал преступления.
"Он убьет снова, мистер Холмс. И только вы сможете предотвратить это убийство. На основе имеющихся у нас данных".
Я сидел с закрытыми глазами. И словно почувствовал на себе взгляд Уотсона. И услышал его голос: "Холмс, почему же вы отказываетесь от этого дела? Разве оно не то, что было вам нужно после недель застоя? Если только вы можете помочь, то мы обязаны взяться за это дело". И я мысленно ответил ему с горечью: "Ах, если бы "мы", Уотсон! Если бы!"
Я вспомнил тот апрельский день, когда "воскрес из мертвых" в приемной доктора. Какое же было счастье вновь увидеть его! Мои губы тронула улыбка. И какая же была радость, когда я вернулся в свою квартиру. Которую я теперь покидаю... Но что я буду делать здесь без моего Босуэлла? Что?..
Лестрейд не уходил. Ждал.
Горе все еще мертвым кольцом сжимало мне сердце. Но я знал, что когда-нибудь оно ослабит свою хватку. Да, Уотсон - погиб. Но это еще не повод хоронить самого себя.
Когда-нибудь я снова смогу караулить преступников и не вспоминать, чем кончилась однажды такая вот засада. Когда-нибудь я перестану просыпаться ночью после того, как во сне ко мне явился истекающий кровью Джон. Когда-нибудь я смогу жить дальше. Когда-нибудь я смогу вновь применять свой дедуктивный метод, которым так восхищался мой друг.
Нет. Не когда-нибудь - сейчас.
Лестрейд не сразу понял, что значит моя резко протянувшаяся рука. А когда понял, что вложил в нее папку с данными о серийном убийце. Зашелестели листы. И мне показалось, что в соседнем кресле снова сидит мой доктор. И это чувство еще не скоро меня покинуло...

---

Надежда Котофейская Машина открыла ваш истинный облик! Ты – бесстрашная кошка, которая неожиданно может выкинуть все, что угодно. Хотя по виду о тебе такого не скажешь – но в тихом омуте… Какая ты кошка?

---

Дельфин...

Я начинаю уставать от тесноты и друзей
Я начинаю уставать от порошков и блядей
От признаний в любви с набитым пищею ртом
Я начинаю уставать и жить единственным днем
Со мной делятся кайфом все, кому невмоготу
Ведь каждому страшено умирать одному
Ведь каждый желает, чтобы с ним кто-то шел
По белым дорожкам, разметившим стол

Я начинаю уставать от бытовой суеты
Я с подсолнечным маслом сожрал все мечты
Я начинаю уставать от себя самого
И сливаю в желудок чужое вино

Я не падаю в пропасть, я вишу на руках
Но это не сила, а всего лишь страх
Я начинаю уставать от того, что сказал
Я начинаю уставать, но я еще не устал

---

Своими горькими слезами
Над нами плакала весна.
Огонь мерцал за камышами,
Дразня лихого скакуна...

О как давно это было. Мне уже и не вспомнить столь далекое лето, когда я впервые увидела твою смешную моську, торчащую из денника. А нет.. не торчащую, я тебя увидела вообще не тогда... теперь вспомнила.
Была весна, то самое ее лениво время, когда только начинает таять снег на пригорках, а по склону к конюшне уже льется, шипя и побулькивая, широкий грязный ручеек. Все левады наверху мокрые ивыпускать нельзя, вот пара конюхов ведут кобыл-старушек вниз,а в денниках тогда поставили напротив Химки малышей- отемышей. И Васильна меня и маму с дедушкой потащила смотреть их, хоть и не подходя, но... ни о ком, кроме тебя, воспоминания не остались. Только твой вороненький хвост метелочкой, с седыми волосками то тут то там, наивные чистые глазки, смотрящие вперед как-то очень добро и светло. Я никогда не видела у оней такие глаза, а тут... 13 летняя девочка разглядела в них такое. Мне не дали коснуться твоей мордочки, но ты не отводил ее от руки, пытался коснуться ее носом, а Васильна раз за разом отводила носопырку в сторону. Мы вышли,а воспоминания остались... Даже твое толстенькое пузико казалось самым лучшим на свете, не то что у других.
Наступило лето... все это время я почему-то не помню. Не помню тебя, носящимся по снегу или то, как тебя ведут в конюшню с поля. Не помню. Потом резко врезается в память момент пригона табуна с поля. Как ты, вслед за Фавориткой, неуклюже бежишь по вязкому пролету. Ноги, то и дело, увязали в грунте и ты их выдергивал, норовя показаться быстрее чем другие.
Потом снова провал... до болезни Химки. Тогда лето было, жарко.. если не сказать удушливо-жарко и мы приехали к Маське проверить как он. А я.. не могла на него смотреть. постояла, поговорила,а смотреть не могла - страшно было. И я пошла к вороненькому... гладила длинный носик через дверцу денника. Хоть это и запрещено было - никто слова не сказал. У него было копыто забинтовано - где-то накололся и теперь стоял в деннике - совсем не гулял...
Снова провал. Теперь длинный, аж до зимы. Я очень хотела выкупить малыша и старалась как можно чаще заглядывать к нему в денник. Так смешно.. мы даже начали учить сбор на свободе, а он.. он так старался мне угодить,ч то сгибал свою шейку, упирался в тонкие длинные ножки и изображал из себя взрослого коня, мы учились давать мне ножки, хоть и запрещено снова "он не умеет еще, а ты мелкая слишком" Ну да.. мелкая.. 14 лет. Наконец мне разрешили вывести его на развязки и почистить! Господи.. радости не было конца! Но ребенок нервничал - еще бы.. столько народу вокруг, а еще и с крыши капает прямо на челку. Только сейчас я узнала,что у малыша есть такое темно-темно коричневое пятно на плече, которое почти никто не замечает. Интересно, а твоя хозяйка его когда-нибудь видела?
Через несколько дней я и тренер решили уговорить родителей на покупку - вывели мальчонка в бочку и там попросили побегать. И что всем не нравится в его движении? Все же замечательно было... ну да.. зад чуть-чуть сжат, но это от неправильной кастрации.. ошибки ветеринара. "Он слабенький!" Ну и что что зимой болел, да и копыто тут слвсем не при чем. "А мать пала из-за цероза печени и проблем с сердцем и это передается, Надя!" А вот тут.. я не нашла что возрозить. Мне было все равно болезненный- не болезненный, какой там у матери был цероз печени. Я верила,что мы со всем справимся. Прости, малыш, я не справилась...
Осень, конец октября... его увозят. На эту конно спортивную базу. Зачем? Почему? Неужели не могли придержать, ведь дед почти согласился.. Почти! Это был нереальный шаг - дождаться окончания заезди и если все прошло нормально - дед бы его выкупил. Но нет... деньги же дороже человеческого отношения. А потом мне долго втирали про то что "как нам жалко,что так случилось", " мы так переживаем за тебя и малыша"... переживаете? Вы могли этого не допустить! Вы это прекрасно понимали! так почему???!!! Почему ВЫ это допустили?! Тебя увезли. Я при этом не присутсвовала - просто бы не смогла. Так бы, наверное, и шла за коневозом по дороге... пока не упала. Но... опять судьба против даже этого...
Теперь у малыша новая хозяйка. Красивая, умная блондинка с высшим образованием и достойной зарплатой. Новенькое выездковое седло, красный, совсем не идущий тебе недоуздок... Все фотографии,что нашла, сейчас у меня есть. Я так часто пересматриваю фото вороненького и так часто срываюсь на слезы, видя новые и новые снимки. Как сегодня...

Теперь, когда мне звезды ближе,
Чем та неистовая ночь,
Когда еще безмерно ниже,
Ты пала, униженья дочь.

Когда один с самим собою
Я прокленаю каждый день, -
Теперь проходит предо мною
Твоя развенчаная тень...
(А. Блок)

@настроение: какое тут настроение...

---

04.11.2009 в 15:43

Этот фильм идет всего 5 минут. В нем есть только несколько героев. Он не показывает всю жизнь. Это фильм о одной минуте жизни. Только одной. Но этот фильм - победитель Манхэттенского фестиваля короткометражного кино 2007.(с)

---

Нет, это не стихи, они просто записаны так сумбурно от мысли к мысле клеются непонятными строками к бумаге. Целостность их не хочется нарушать, вот так и запишу - кривыми строками...

 

Знаешь, а по моему окну часто гуляют голуби.

Они такой смешной темно-серой окраски
Топочут лапками по стеклу и пытаются пробраться
В квартирное тепло от батарей.
Мне смешно и грустно одновременно
Мне всегда хотелось впустить этих птиц
И много спросить у них…
Ведь только они знают, как можно суметь взлететь
С холодного парапета серого блочного дома напротив.
Или делить последние корки хлеба
На занесенной снегом мостовой.
Они же счастливы!
В своей маленькой птичьей душе скрывается огромное,
Человеческое счастье!
Они могут летать, не обнявшись друг с другом,
Как сейчас модно говорить.
Не от беспечного чувства любви,
Не от дара Бога, что преподнес им крылья.
Они просто умеют, они просто летят,
А что еще для счастья надо?...
Не знаешь?
Жаль, вот и я не знаю… Ладно,
Пойдем, снова выпьем кофе в сером блочном доме,
Поднимемся поздним вечером на парапет,
И посмотрим как они улетят…(с)me

@музыка: Люмен - "Гореть"

@настроение: Может пессимистична, может оптимистична, не берите в голову - просто снова зима

---

Рыыыыбочки)

13.01.2009 в 22:49

от такие вот животные) Очень понравились

---

Смеха ради

ххх: По-моему наш маркетолог - сатанист. Только сейчас обнаружилось,
что на двух рекламных проспектах, буклете и нескольких тиражах листовок
написано: "Компания ХХХХ - молодой, ДЕМОНИЧНО развивающийся
провайдер..."


xxx: как правильно? два тортА или два тОрта?
yyy: правильно - Торт 2 шт.


macaron: Самый хитрожопый Антивирь на моей памяти - это McAfee
macaron:
Скачал просто посмотреть что за он. Решил проверку системы устроить. А
когда эта скотина сканила винт и нашла свой uninstall, то распознала
его как вирус. И по умолчанию удалила...
macaron: Так и сидел с ним полгода, пока винду не переставил.



Лечили кота. В связи с проблемами с желудком, приходилось кормить
овсянкой, которую он, естественно, есть отказывался! Вобщем весь этот
процесс более походил на пытки. Далее ситуация: стоим с отцом на кухне,
он держит кота за передние лапы и морду, я, соответственно, за задние
одной рукой, второй - ложкой запихиваю в пасть овсянку, кот в позе
"распятие Христа", у меня разодрано плечо, по руке стекает кровь, отец
весь в каше, с покусанными пальцами, в надорванной футболке, по всей
квартире раздается истерический кошачий вопль охрипшим от криков
голосом. Заходит мама, наблюдает всю эту картину и изрекает:
- А вот овсяночку, по сравнению с лекарствами, он кушает с удовольствием!


(дочке 2 года 4 месяца)
xxx: Я думала, вот-вот начнется период
вопросов "как, почему, зачем" - "почему солнце светит", "почему трава
зеленая, а небо синее", "как птицы летают" и т.д. Все дети к 3 годам
одолевают подобными вопросами. Книжку, может, купить такую детскую -
там такие вопросы, ну и ответы к ним, яркие, с картинками. Фиг угадала.

xxx:
Сегодня был первый такой вопрос... "как работает ноутбук?". Через 5
минут второй - "как работает телефон?". Еще через 5 - "почему этот
телефон работает (мой мобильник), а этот не работает (игрушечный)?"

xxx: думаю вместо той детской энциклопедии учебник физики взять...


ххх: Мы когда в армии на сборах были, мы там жили в палатках. В
здорорвых таких, армейских. Там еще вместо пола были деревянные
поддоны. Так вот, когда мы уезжали оттуда, мы эти палатки разбирали и
паддоны уносили. А под поддонами оказалась куча мелочи. Так ты бы видел
как эту мелочь собирали. Чтоб ни одной монетки на земле не осталось.
yyy: никто не хотел возвращаться )


ххх: На паре "Математики" нашей группой из обрывочных слов препода была
выведена следующая формула: Предел группы студентов, при количестве
студентов на паре стремящемся к нулю равен старосте.

@темы: Цитаты

---

Ужас... опустилась - сочинительствую) Так сказать "разум истерично борется с мозгом". А получается в итоге... как всегда стихи. Или фотки. И, черт побери, лучше фотки, чем стихи! Ибо стихи отдают зачертсвелой романтикой, что сейчас неприемлема. Вот так вот. Совсем...

Вчера в сообществе откопала интересную выдержку из произведения. Думаю,что никто тапками по голове бить не будет за то, что я выложу этот отрывок сюда.

"

Знаешь, я раньше думал как все: что зеркало души – это глаза. Потом –

понял: ни черта не глаза. Они-то как раз могут лгать похлеще остальных

частей тела. Сам сколько раз безбожно врал с широко открытыми зенками!

Помню,

как, невинно моргая, смотрел в грустные, по-коровьи заторможенные очи

своей беременной жены и сочинял про то, как по пути из Малаховки

порвался шланг бензонасоса, и как я из-за него полночи провозился с

отцовской «копейкой». В то утро глаза мои, должно быть, выражали дикое

утомление, а от ладоней за версту несло бензином (бензином же я умылся

из пистолета на заправке около дома, дабы Моя Благоверная не учуяла

запаха твоего «Кензо»). И тогда – пронесло…

В-общем, глаза, в ансамбле с мимикой и текстом – никакое не зеркало души, а весьма коварное оружие.

Вот

хвост у собаки – действительно правдивый. Предатель. Интересно, собака

осознанно им виляет, или это у неё автоматически? Хотя, если бы у нас

был хвостик, думаю, мы бы и им научились фальшивить…

А вот руки – руки не врут.

Я

давно наблюдаю за женскими руками. За разными: фотомоделей и доярок,

пианисток и домохозяек. Холёные и натруженные, ухоженые и в цыпках от

бесконечного мытья, с накладными ногтями и подстриженными под корень -

они так по-разному выглядят. Но всегда правдивы.

Руки выдают эмоции. Взгляд можно отвести, спрятать а вот дрожь и нервозность в пальцах – вряд ли.

Руки

выдают возраст. Лицо можно омолаживать до бесконечности. Но даже ведра

ботокса не хватит, чтобы скрыть, сколько лет женским рукам.

Даже

уличить в курении по рукам – проще простого: понюхай их – и всё ясно,

сколько жвачек не прожуй и спреев в рот не забрызгай.

Или вот, к

примеру, целуется парочка. Знаешь, как определить, насколько искренни

чувства девушки? Думаешь, по закрытым глазам? Забудь! Вы же всегда при

ЭТОМ закрываете глаза. А вот руки… Если Её рука вцепилась Ему в затылок

– это по-честному. И только так. Иначе – фальшь!

Женские руки – искренни всегда: когда гладят кошку или шлёпают ребёнка, когда играют Шопена или ласкают заветные места…

Почему

так? Учёный это объяснит так: «Руки имеют наибольшее представительство

в в коре больших полушарий". И нарисует гомункулуса.

Твои руки я

узнал бы всегда. На ощупь. На запах. На вкус. Помнишь, через два года

после нашего первого расставания, в самолёте, я узнал твою кисть,

свесившуюся с подлокотника кресла – в проходе, далеко от меня, через

несколько рядов? Ведь тогда у меня ни на миг не возникло сомнения – эти

руки БЫЛИ СО МНОЙ БЛИЗКИ. Я узнал твои руки, понимаешь? А только после

– тебя.

И ничего на свете не было эротичнее твоих пальцев, комкающих простынь, когда я переводил тебя в партер!

А

как выразительно они распластались и скребли по стене тогда, на Кубке,

когда я изловил тебя, разгоряченную после матча, в коридоре теннисного

клуба, затащил в пустую раздевалку и прислонил лицом к свежей побелке!

А

как судорожно, до посинения, они вцеплялись в мой рукав каждый раз,

когда я, шутки ради, пускал нашу «Импрезу» в управляемый занос на МКАДе!

…Твои

руки не соврали и вчера. Ты вошла в прихожую с нарочитым безразличием,

изображая смертельную усталось. Годовой отчёт, генеральный лично

просил, бла-бла… Но видела бы ты при этом свои руки! Как им было

неловко. А заметила бы, как сильно, до крови сжались в свою очередь мои

кулаки!

Позже, в постели, я полез к тебе «с глупостями», а сам при

этом ждал реакции твоих рук. Всё надеялся, что мне померещилось. Что

еще секунда – и обожгут меня твои ногти, и красными царапинами

распишешься ты на моей спине в своей верности…

Но они оставались

безучастными. Чужие, они вяло скользили по подушке, и тогда я

окончательно почувствовал, что уже кто-то другой, новый был теперь с

ними...

Потом ты спала, а я всю ночь напролет говорил в уме с твоими руками...

А

сейчас ты проснулась и удивленно моргаешь припухшими от сна глазами. Ты

ещё не можешь понять, как твои руки оказались привязанными к изголовью

кровати. И почему у меня в руках мачете, привезенное нами из

доминиканского отпуска.

Доброе утро, теннисистка моя!

- И-и-и-и ррраз!

- И-и-и-и два!

"

@музыка: Флер - Голос

@темы: Настроение, Цитаты

---

Карты, деньги, просто танец...

Серый будничный день всегда, ну просто всегда будет испорчен какой-нибудь бредовой идеей. И точно - наша физручка решила поставить танцевалный номер. А Дзеди как всегда подвернулся под руку в момент наворачивания "колес" по физкультурному залу. Вот так "по глупому" мы и попались. Теперь надо набирать группу, придумать сам танец, придумать костюмы и все это за месяц... 9 занятий. О Боже! Когда как... без понятия. А самое плохое,что у меня не прекращается ощущение, что ничего не выйдет. Что вся эта затея накроется медным тазом. причем в эту же пятницу.. ладно посмотрим.
~Пятница~
Точно.. все накрылось. Ну как мы и ожидали. "Давайте заниматься на переменах." - гениальное предложение физручки... просто ГЕНИАЛЬНОЕ. То ли плакать то ли смеяться хочется. Короче мы с Дзеди забили на эту идею и поняли,что ничего делать не будет. Может оно и к лучшему.

@музыка: Breaking Benjamin - The Diary Of Jane

@темы: Танцы, Музыка, Школа

---

Взято откуда-то у кого-то зачем-то...

Да… Опять еле встала. Опять все ночь просидела в своем виртуальном мире в ожидании его. А он не пришел, у него новая жизнь. Точнее у него СВОЯ новая жизнь.

Выпила горячий кофе без сахара и вышла в холодную, лицемерную осень. Люди, машины, витрины – все как обычно. Ничего не меняется или просто она не хочет замечать изменений. Включила плеер. Да она сильная, удалила все песни, которые напоминают ей о нем. Но все-таки во второй сотни песен осталось всего две мелодии, которые она так и не смогла удалить. Они идут сразу – друг за дружкой.

И когда они начинают играть, ее «склеенные» осколки сердца вновь ломаются – с первых нот…

И ей безумно хочется позвонить на номер, который выжжен на ее сердце.

Но она же сильная… И она просто идет дальше, по холодной, лицемерной осени, с любимыми песнями в голове…

---

"Когда мир в бездну падает,

Срывая нам паруса.

Одно меня лишь радует -

Я это вижу сам..."

(с)Кукры

Опять начились серые школьные будни. Так забавно,что некоторые из одноклассников скучали по этому кошмару! как по этому можно скучать?
Вот сегодня мы спали на двух немецких. Нет что бы отпустить нас домой, ведь учителя нет, а вот сидели как идиоты. Делать нечего. Совершенно. Музыку не послушать - препод "запалит" сразу. Книжку не почитать по этой же причине. Шикарно... И пот по этому они скучали!
Меня пугает фраза родителей "школьные годы - лучшее". Если сейчас - лучшее, то что потом будет? Ладно... звонок. А что будет потом - увидим.